Авраам Линкольн Охотник на вампиров
Шрифт:
— Знайте, — сказал он. — Вы — рабы рабов.
Он закрыл глаза, взялся за один из крюков и, прыгнув, воткнул его себе в сердце.
Мне нравится думать, что в последний момент, когда у него хлестала кровь изо рта и ноздрей — как у скотины, что там резали — у себя под ногами он увидел пламя, и почувствовал первые спазмы агонии. Мне нравится думать, что он испугался.
xxxxxxx
Когда охрана заперла Белый Дом и принялась обыскивать его сверху донизу, Вилли сидел в отцовском кабинете, несмотря
Незнакомец схватил его лицо, сказал он, сжал ему рот, пока он не открылся, и положил туда что-то «горькое». Мои мысли сразу вернули меня к смерти матери, которая умерла от дозы пюре из вампирьей крови, и погрузился в молчание, горькое от мыслей, что мой бедный мальчик может разделить ее судьбу. Доктор не нашел повреждений и симптомов отравления, однако дал Вилли несколько ложек порошкового угля{53} для профилактики (от которого в данном случае не было ни вреда, ни пользы).
Эту ночь Мэри провела у Тэда (которого до сих пор трясло от испуга), а я сидел у кровати Вилли, смотрел, как он спит; следил, не появятся ли первые признаки болезни. К моей большой радости, на следующее утро ему стало лучше, и у меня появилась слабая надежда, что все закончится испугом.
Понедельник проходил, а Вилли выглядел все более усталым и больным — и вот на вторую ночь у него началась лихорадка. Дела у Вилли шли все хуже и хуже, были вызваны лучшие врачи Вашингтона.
Они сделали все, чтобы устранить симптомы, но не могли найти лекарства. Три дня и три ночи мы с Мэри находились возле него, молились о выздоровлении, уповая, что молодость и Проведение спасут его. Я читал ему отрывки из его любимых книг, пока он не засыпал; перебирал пальцами его каштановые волосы и утирал пот со лба. На четвертый день, казалось, наши молитвы были услышаны. Вилли стал приходить в себя, и моя надежда вернулась. Может, это не было пюре, говорил я себе — прошло много времени, он бы уже умер.
Но после нескольких часов улучшения, состояние Вилли снова ухудшилось. Из-за болей в животе он больше не мог ни пить, ни есть. Его тело ослабело, кожа высохла, температура больше не спадала. На девятый день его уже не могли разбудить. На десятый стало ясно, что, несмотря на усилия лучших врачей, Вилли умирает.
Мэри не могла видеть, как еще один сын покидает наш мир. Я прижал его к груди и нежно качал всю ночь… все следующее утро… и весь следующий день. Я отказывался отпускать его; отказывался, потому что осталась маленькая надежда, что Бог не может быть так жесток.
20 февраля 1862-го, во вторник, в пять часов вечера, Вилли Линкольн умер на руках своего отца.
Рис. 19- 1. Мэри Тодд
Элизабет Кекли, из бывших рабов, работала у Мэри Линкольн портнихой. Годы спустя, она вспоминала, что Линкольн рыдал в открытую, его высокую фигуру сотрясали конвульсии.
— Гений и величие, — говорила она. — Сокрушен идолом любви.
Джон Николай вспоминает, какой жесткий и возвышенный президент подошел к столу, «словно в трансе».
— Что ж, Николай, — сказал он, глядя в пространство. — Мой мальчик ушел… действительно ушел.
В своем кабинете он едва сдерживал плач. Следующие четыре дня он совсем немного занимался делами правительства. Но в то же время исписал два десятка страниц в журнале. Одни наполнены скорбью…
[Вилли] никогда не узнает нежных прикосновений женщины, или радости первой любви. Он никогда не узнает того умиротворения, когда держишь на руках маленького сына. Никогда не прочитает величайших книг, не увидит величайшие города мира. Он больше не увидит рассвета и не ощутит капель дождя на своем лице…
Другие содержат размышления о самоубийстве…
Теперь я убежден, что истинный покой придет только с концом жизни. Дайте же мне проснуться от этого кошмара… от этого короткого, бессмысленного кошмара, полного борьбы и утрат. Бесконечных потерь. Все, что я люблю, рано или поздно окажется по ту сторону, на стороне смерти. Дайте же мне сил покончить с этим.
А временами и слепая ярость…
Я хочу видеть лицо этого трусливого Бога, который рад чужим страданиям! Который рад, когда гибнут дети! Крадет невинных сыновей у матерей и отцов! О, дайте мне взглянуть ему в лицо и вырвать его черное сердце! Дайте низвергнуть и его, и всех его демонов!
xxxxxxx
Были приняты меры, чтобы перевезти тело Вилли в Спрингфилд, где его должны были похоронить рядом с домом Линкольнов. Но Линкольн не мог вынести мысли, что его маленький мальчик уедет так далеко, и в последний момент принял решение оставить его в Вашингтоне, в склепе, до конца своего президентского срока. Два дня после похорон (на которых убитая горем Мэри не решилась присутствовать), Эйб постоянно возвращался в склеп, всякий раз приказывая открыть крышку гроба.
Я сидел возле него, как сидел вечерами у постели всю его краткую жизнь; в глубине души ожидая, что он проснется и обнимет меня — так высоко было искусство бальзамировщика; он казался просто спящим. Я оставался возле него на час и более, тихо говорил с ним. Смеялся, когда рассказывал о его первых неожиданностях… о его первых шагах… его особенном смехе. Рассказывал, как всегда любил его. Когда время выходило, и крышка гроба ложилась на место, я плакал. Я не мог вынести мысли, что он останется здесь, в холодном, темном ящике. Один, и я не мог помочь ему.