Австрийская площадь, или Петербургские игры
Шрифт:
Теперь Петр жалел, что отказался от предложения Яковлева работать в администрации. «Может быть, еще не поздно попроситься, Владимир Анатольевич не откажет», — подумал он и решил позвонить Яковлеву. Но ему всякий раз отвечали одно и то же: «Губернатор занят, губернатор на совещании, губернатор уехал». Скорее всего, о Петре просто не докладывали: для секретарей он был одним из многих, кто домогался приема. Только Журавлев наверняка бы помог, но его не было ни дома, ни на работе. В конце июня у Петра отключили спецсвязь,
Все это время он пил, пил в одиночку и понемногу, не доходя до беспамятства. Как-то Петр не удержался и заглянул к Чернову. На столе громоздились бутылки пива, а вокруг собралась старая кампания.
— Ба, глядите — к нам корифей пожаловал! — воскликнул Машков. С приходом Петра разговор увял. Он втиснулся между Черновым и Кокосовым, но вскоре ушел, чувствуя себя чужим и лишним.
По дороге домой зашел в кафе. Оно открылось недавно, но облупившиеся стены, изрезанные пластиковые столы и немытый пол — все напоминало закусочную прошлых лет, где-нибудь на окраине. Под стать были и посетители. Кое-кого Петр знал, с некоторыми выпивал. Как ни странно, но здесь он почувствовал себя спокойно.
Закусывая привычные сто граммов, Петр прислушался к разговору за соседним столиком. Спорили о политике.
— Собчак смел с теми, кто не мог ему и слова сказать, а на Яковлеве зубы сломал. Так ему и надо! — рассудительно говорил Саша, бывший фрезеровщик с «Электросилы».
— Хрен по барабану! Что Собчак, что Ельцин, что другой какой. А мне и при коммуняках непыльно. Фановая труба — она и в Африке труба, — громко возражал Чича. Он был замечателен тем, что умел виртуозно выпрашивать в долг и никогда не отдавал.
— Кто бы ни вылез, а нам лучше не будет. Одни нахапали, теперь другие пришли, — вставил кто-то незнакомый.
— А ты что скажешь, писатель? — спросил Чича, заметив Петра.
— Мне все равно, хоть не расти трава. — Петр хотел пошутить, но неожиданно понял, что сказал то, что действительно думал: ему и вправду было все равно.
— Ребята, писатель — наш человек. И давай, не будь жмотом — ставь! Людям поддать пора, — обрадовавшись, закричал Чича.
Петр уже собирался уходить, но передумал и пошел к стойке. Взяв две бутылки, он сел за их столик.
— За что выпьем? — спросил Саша, когда Чича разлил водку по стаканам. Помолчали, потом Чича тыкнул пальцем в окно: «Видите, собака бежит?» Поджав хвост, через дорогу семенил большой черный пес.
— Ну видим, и что? — спросил Петр.
— Вот так и мы: умрем, и никто не вспомнит! — воскликнул Чича и, многозначительно насупившись, поднял стакан. Остальные потянулись, над столом глухо звякнуло, и плеснувшая через край водка вылилась на руки.
Когда все допили, Петр поднялся, чтобы взять еще, но Саша тяжело придавил его к стулу: «Погоди, теперь моя очередь!»
Откупорив бутылки, он налил всем по самый
— Дружба всего дороже, а остальное — чешуя!
— Да, да, за дружбу, — поддержали остальные.
— Скалы разрушает ветер, а дружбу — неправильные поступки, запинаясь, вымолвил Петр.
За полночь буфетчица закрыла дверь изнутри и села рядом.
— Я водку не пью, только шампанское, — сказала она, прижавшись плечом к Петру.
— И почему все женщины любят шампанское? — спро сил он.
— Вкусно! Особенно полусладкое.
— Тогда неси на все! — Петр выгреб из карманов последние деньги.
Утром он проснулся от знакомого шума: в ванной лилась вода.
— Ира! — закричал он, но радость тотчас погасла. В дверях стояла совсем другая женщина. Она зябко куталась в его халат; Петр никак не мог ее вспомнить.
— Сколько твердила, что я — Марина, а ты так и не запомнил, — грустно сказала она.
— А что было? — невпопад спросил Петр.
— А ничего и не было. Лег и сразу отключился — даже не поговорили.
После обеда позвонила Света Иванькова.
— Надо поговорить — я сейчас приеду. Ты свободен? — выпалила она.
— Приезжай, — нехотя согласился Петр. У него болела голова, во рту было сухо и мерзко. Спохватившись он добавил: — Захвати по дороге бутылочку пива. Любого, какое будет.
Света приехала очень быстро.
— За что ты не любишь нашего Павла Константиновича? — спросила она с порога.
— Кошелева? Почему же не люблю? Милейший человек, за что его не любить? — откашлявшись, сказал Петр. — Кстати, как его дела?
— Губернатор восстановил его в прежней должности. Работает.
— Щит и меч ему в руки, — буркнул Петр, допивая пиво. Он чувствовал освежающую прохладу каждого глотка и застыл, ожидая, когда отлетит похмельная тяжесть.
— А говоришь, что хорошо относишься…
— Я этого не говорю! Как можно хорошо относиться к гэбисту, который моих друзей сажал? — возмутился Петр.
— Все это в прошлом, а ты — просто маньяк! — раздраженно сказала Света.
— Выходит, всех простим и все забудем? Будь моя воля, я бы их на лесоповал, в тундру. Или — к стенке! К той, что за мусорным бачком.
— Жаль, что ты так настроен. А я хотела, чтобы ты нам помог.
— Я не отказываюсь, но при чем Кошелев?
— Он сам просил с тобой встретиться. Сказал, что только ты можешь сдвинуть дело с мертвой точки…
— Какое дело? — удивился Петр.
— Он обещал губернатору, что вернет деньги за ремонт Австрийской площади. Это очень важно. Ты же знаешь: в бюджете — пусто.
— Что же я могу сделать?
— Съезди к Кошелеву, только ради Бога не заговаривай о лесоповале. Он все расскажет, а ты напиши статью. Павел Константинович уверен, что это расшевелит австрийцев.