Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2

Новое литературное обозрение

Москва

2024

УДК 321.74(47+57)

ББК 66.1(2)53-194

Х17

Игал Халфин

Автобиография троцкизма: в поисках искупления. Том 2 / Игал Халфин. – М.: Новое литературное обозрение, 2024.

Масштабный исследовательский проект Игала Халфина посвящен ключевому ритуалу большевизма – критическому анализу собственного «я», перековке личности с помощью коммунистической этики. Анализируя процесс этой специфической формы самопознания, отраженной в эго-документах эпохи, автор стремится понять, как стал возможен Большой террор и почему он был воспринят самими большевиками как нечто закономерное. Данная книга – вторая часть исследования, которая отличается от первой («Автобиография большевизма») большим хронологическим охватом (повествование доходит вплоть до 1937 года) и основывается преимущественно на материалах сибирских архивов. Герои этой книги – оппозиционеры: рядовые коммунисты, крестьяне с партизанским опытом, подучившиеся рабочие, строители Кузбасса, затем исключенные из партии и заключенные в лагеря как троцкисты или зиновьевцы. С помощью их эго-документов и материалов контрольных комиссий 1920-х годов Халфин прослеживает внутреннюю логику рассуждений будущих жертв Большого террора, а также те изменения в языке и картине мира, которые сопровождали политические и идеологические трансформации постреволюционной эпохи. Игал Халфин – профессор департамента истории Тель-Авивского университета,

специалист по ранней советской истории, теории литературы и кино.

ISBN 978-5-4448-2429-0

Судя по языку описания оппозиции, 1928–1930 годы можно назвать промежуточными во всем, что касается внутрипартийной борьбы. Оппозиционеров то прощали, то усугубляли их вину и преследовали. В это время термин «троцкизм» наполнялся конкретной историей и более или менее стабильным содержанием, все чаще ассоциируясь с контрреволюцией. Как бы ни менялись политические ярлыки и как бы расплывчато ни определялся внутренний враг, оппозиционеров перестали медикализировать и «лечить» – их третировали и исключали. Дискурсивные сдвиги происходили в контексте острых схваток в партийных верхах. Дискурс давал сторонам не только оружие, рычаг воздействия, но и метод осмысления политических событий.

Вслед за «землетрясением» декабря 1927 года и исключением сторонников Троцкого и Зиновьева из партии последовала целая серия добавочных «толчков», вносивших все больший разлад в ряды руководства ВКП(б). События разворачивалась на фоне серьезного кризиса, охватившего экономику страны сразу после окончания XV съезда. Курс на «сверхиндустриализацию» за счет выкачивания средств из деревни принудил крестьян массово придерживать хлеб, ожидая повышения цен; в партии начали говорить о так называемой «кулацкой хлебной стачке». Срыв хлебозаготовок привел к перебоям в снабжении городов, у продовольственных магазинов выстраивались длинные очереди, кое-где были введены продовольственные карточки. У партийных пропагандистов спрашивали на заводских собраниях: «Почему на одиннадцатом году революции не хватает хлеба? Почему кризис всех товаров первой необходимости?» 1

Еще на съезде, в декабре 1927 года, дано было указание плановым органам исходить из «более быстрого, чем в капиталистических странах, темпа народнохозяйственного развития» и переноса центра тяжести в область производства средств производства, а не средств потребления 2 . Уже через восемнадцать дней после окончания работы съезда Сталин в письме Политбюро от 6 января 1928 года объявил о проведении в деревне ряда экстраординарных мер – вопреки решениям съезда и без ведома Центрального Комитета. Апрельский пленум ЦК и ЦКК одобрил новую политику задним числом, заявив в своем решении: «…мы можем с полным основанием констатировать, что указанные мероприятия в партии, в известной части носившие чрезвычайный характер, обеспечили крупнейшие успехи в деле усиления хлебозаготовок» 3 . Крестьян обязали продавать зерно государству по твердым, ниже рыночных, ценам. Тех, кто отказывался сдавать хлеб государству, привлекали к судебной ответственности по 107-й статье Уголовного кодекса (лишение свободы до одного года с конфискацией всего или части имущества). «Мы хотим убить у середняка веру в перспективу в отношении повышения цен на хлеб», – разъяснил Сталин на закрытом бюро Сибкрайкома ВКП(б) в ходе своей командировки по Сибири для преодоления затруднений с хлебозаготовками в январе 1928 года 4 .

Споры внутри сталинско-бухаринского блока о желаемой экономической политике начались весной 1928 года, усиливаясь по мере углубления экономических проблем в стране и все более частого их решения путем голого администрирования. Апрельский пленум ЦК ВКП(б) обязался предотвратить угрозу общехозяйственного кризиса, обеспечить снабжение хлебом городов, отстоять взятый партией темп индустриализации страны 5 . Разногласия внутри Политбюро стали очевидны на июльском пленуме ЦК при обсуждении доклада Микояна о политике хлебозаготовок. «Мы не можем зарекаться, раз навсегда от применения чрезвычайных мер», – оправдывал свою политику Сталин, выдвинув тезис об «обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму» 6 . Придерживаясь другого мнения, Бухарин, Рыков и Томский выступили против «чрезвычайщины» в экономике, полагая, что она приведет к дисбалансу в промышленности и сельском хозяйстве. Бухарин возмутился положением о «сверхналоге» на крестьянство – временной «дани», принимающей форму «ножниц» между ценами на индустриальные и сельскохозяйственные продукты 7 . «Линия Бухарина – Рыкова» временно восторжествовала, и в резолюции пленума указывался «временный характер» чрезвычайных мер, которые «органически не вытекали из решений XV съезда партии об усилении наступления на капиталистические элементы деревни…» 8 .

30 сентября 1928 года «Правда» опубликовала статью Бухарина «Заметки экономиста. К началу нового хозяйственного года», предостерегавшую против чрезмерно высоких темпов индустриализации. Бухарин писал о необходимости обеспечения «экономического равновесия» между промышленностью и сельским хозяйством и критиковал идею форсированных капиталовложений

в промышленный сектор. Орджоникидзе писал Ворошилову: «Зря он выскочил с такой статьей <…> Бухарчик в этой статье открыто не осмелился сказать, чего он хочет, а потому вышло и левым, и правым, в результате все недовольны» 9 . Политбюро констатировало 8 октября 1928 года, что редакция «Правды» не должна была публиковать статью без его ведома, в силу наличия в ней «ряда спорных положений», и Бухарина сняли с поста главного редактора газеты 10 . Аспирант Академии наук СССР Дмитрий Петрович Марецкий, человек правых убеждений, признaется потом на следствии, что

Бухаринские «Заметки экономиста» выражали позицию правых не целиком, а вполголоса или даже в четверть голоса. Чтобы «не дразнить гусей» (т. е. чтобы не вызвать резкого возмущения партийных масс), нам приходилось слегка «расшаркиваться» перед курсом на индустриализацию и коллективизацию; нам приходилось, как я иногда выражался, «ставить свечки перед иконами, перед ходячими догмами». Откровенные разговоры велись за спиной партии. Вот примеры такого рода разговоров. В связи с применением чрезвычайных мер против кулака мы говорили о «чрезвычайщине» в экономике и «чрезвычайщине» в политике (Бухарин). Мы утверждали, что страна «на всех парах» идет к кризису и к хозяйственному краху. Я говорил об «индустриализации на осадном положении». Центральный Комитет партии – «организатор голода» (Бухарин). Практика коллективизации – это режим «аракчеевщины» в деревне; новые фабрики – «голые кирпичные коробки»; в магазинах, де, нет ничего кроме «портретов вождей». А. И. Рыков даже закрытие «черной биржи» ставит партийному руководству в минус (срывается, де, рубль). Происходит, де, гибельный возврат к военному коммунизму. Ведется «политика пролетарского балбеса» (Бухарин). <…> Выражения вроде: «цезаристская социальная демагогия» Сталина, «автократическая система управления», «Сталин – Чан-Кай-Ши», «чингисхановское руководство» партией, – были в большом ходу у Бухарина и у нас 11 .

19 октября 1928 года Сталин делал доклад на пленуме Московского партийного комитета и Московской контрольной комиссии ВКП(б). «Есть ли в Политбюро какие-либо уклоны? – спрашивал он. – В Политбюро нет у нас ни правых, ни левых, ни примиренцев с ними». В то же время он анонсировал «правый уклон»: «Что касается правой опасности, которая существовала и раньше, и которая теперь выступает более выпукло в виду усиления мелкобуржуазной стихии в связи с заготовительным кризисом прошлого года, то она, я думаю, не так ясна для известных слоев нашей партии. Поэтому задача состоит в том, чтобы, не ослабляя ни на йоту борьбы с левой, троцкистской опасностью, сделать ударение на борьбе с правым уклоном и принять все меры к тому, чтобы опасность этого уклона стала для партии столь же ясной, как ясна для нее троцкистская опасность» 12 .

У левой оппозиции были свои объяснения причин кризиса и свой набор мер для его преодоления: «Зигзаг Сталина влево» и его борьба с правыми проходят при продолжении и усилении курса на строительство социализма в одной стране, при продолжении и усилении репрессий в отношении левой оппозиции, члены которой содержатся в тюрьмах и ссылках. Индустриализация, говорили далее в этих кругах, сопровождается резким снижением уровня жизни рабочего класса, снижением его доли в национальном доходе, подавлением активности масс, зажимом внутрипартийной демократии. В деревне проводится неплановая и непродуманная политика, «экстраординарные меры приводят к затруднениям при заготовках хлеба, а коллективизация проводится путем усиленного административного нажима» 13 . В пику заявлениям сталинской группы «левые оппозиционеры» утверждали, что экономическое обострение выросло вследствие обострения экономических диспропорций, связанного со слишком медленными темпами индустриального роста. Е. А. Преображенский не соглашался с Бухариным, винившим во всем «слабое развитие сельского хозяйства». В его программной статье от ноября 1928 года под ироническим заглавием «Заметки экономиста на „Заметки экономиста“» Преображенский утверждал, что главная проблема, провоцирующая хозяйственный дисбаланс, «заключается в том, что промышленность систематически не покрывает товарного спроса деревни, закупоривает процесс развития и товаризации сельского хозяйства». При недостаточном предложении промтоваров «не получается не только социалистической смычки с кооперированными середняками и бедняками, но и капиталистической смычки с кулаком», объяснял Троцкий VI конгрессу Коминтерна в июле 1928 года. Центральной составляющей альтернативной программы преодоления экономических трудностей являлся тезис о необходимости ускорения индустриализации. По мнению Преображенского, крупная промышленность нуждалась в периоде «первоначального социалистического накопления», в ходе которого средства для развития индустрии должны были изыматься из деревни. На первых этапах индустриализации требовалось безвозмездное перемещение какой-то доли прибавочного продукта из сельского хозяйства на заводы. Желаемого результата можно было добиться через регулирование цен, обеспечивающее индустрии прибыли, достаточные для ее неуклонного развития, и гибкую систему налогообложения, позволяющую систематически отчуждать в распоряжение государства часть излишка, производимого в зажиточных крестьянских хозяйствах 14 .

На ноябрьском пленуме ЦК 1928 года сталинцы все еще продолжали отстаивать центристские позиции. Развитие тяжелой промышленности возможно лишь при более быстром обороте легкой индустрии, соглашались они с правыми. Но переход к уничтожению остатков экономических свобод и жесткому администрированию был явным сдвигом влево. В одиннадцатую годовщину Октябрьской революции на партсобраниях можно было услышать официальные лозунги, ранее ассоциировавшиеся с Троцким и Зиновьевым: «Опасность справа!», «Ударим по кулаку!», «Согнем нэпмана!», «Ускорим индустриализацию!» 15