Автограф
Шрифт:
— Есть инфирмациэнно-метэдические бэллитени.
Инна смотрела на Гелю и тоже улыбалась. Понимала, о чем думала Геля. Нетрудно было понять. Может быть, Ксения и сбежала от всего этого изобилия? Геле дали бюллетень. Она его раскрыла. Первая глава называлась «Свободное время молодого человека».
— В вэшей работе поможет.
«Подготовленные мероприятия, в которых человек лишь созерцатель, слушатель, — не дают должного эффекта. Чтобы способствовать формированию ведущих сторон личности: мировоззрения, нравственности,
«А я сама не отстала интеллектуально от запросов времени?» — подумала Геля. Сюда надо привести Леню, Володю Званцева с его воспитанием воли, с его целесообразностью. Убежать, пока не поздно? Пока плавят сталь? Тихо так исчезнуть? Ксения ведь исчезла тихо.
Инна Швецова опять угадала Гелины мысли.
— Не волнуйтесь. Зачем вы волнуетесь?
— Конечно, — неопределенно сказала Геля.
— Здесь вам будет хорошо, я же сказала. Чем мне вас еще убедить, какими доводами?
— Верю. Будет ли ребятам хорошо со мной? Как я понимаю, Грачев был опытный человек.
— Опыт приходит. Было бы желание. Мы отгадали в вас желание.
Геля была убеждена, что сейчас заинтересованы именно в ней и что авторитет, имя отца ничего здесь не значили. Она свободна, самостоятельна. Полностью. Впервые в жизни. И даже от Рюрика…
Как всегда испугалась признаться в этом самой себе, но это произошло. Личная жизнь сначала!
Студия собралась в субботу.
Сели в зрительном зале, в котором была освещена только сцена, пустые ряды кресел уплывали в темноту.
Геля любила пустой зал, она его не боялась. Он был немым и незрячим, а значит — нет боязни общения «здесь, сегодня, сейчас», когда ты актриса и когда надо начинать действовать на сцене, играть. Сейчас надо было действовать совсем в ином качестве.
В записях своих студенческих лекций Геля прочитала о молодом режиссере Питере Бруке, что когда он, совсем молодой режиссер, оказался лицом к лицу с группой любителей, он вынужден был нафантазировать себе несуществующий триумф, дабы вселить в себя уверенность, в которой обе стороны нуждались в равной мере.
Вселить триумф!
Сумеете, Энгэлина Артемовнэ!
Ребята расположились плотной группой. Геля стояла перед ними. В туфле у нее, под левой пяткой, был пятак — нет гвоздя на сцене, на актерское счастье, будет пятак в туфле на счастье начинающего режиссера с несуществующим триумфом.
Геля о студии пока что не говорила ни дома, ни в театре, даже Лене, потому что Леня, сам того не желая, мог проговориться Рюрику: Рюрик, он ведь постоянно угнетает, если он что задумал.
— Ты где пропадаешь? — спросил Рюрик. — Не доищешься тебя.
—
— Сколько можно быть пультовщицей?
— Бери выше, я уже не пультовщица.
— Ну, крановщицей, мне все равно.
— Мне не все равно, — опять уклончиво ответила Геля.
— Тут дело, а она в игрушки играет.
— В игрушки играешь ты один.
— Это как же?
— Из Волкова устроил для себя игрушку, в конце концов. Вот так — парнишК.
Рюрик начал орать, еле его успокоили. Как говорится, спасибо людям.
Дома Геля самым внимательным образом перелистала книги о театре Станиславского, Мейерхольда. «Режиссерские уроки» Вахтангова. То, чем она занималась в ГИТИСе для сдачи экзаменов. Сейчас занялась этим для себя.
Нашла и еще конспекты лекций на темы: «Воспитание актера», «Развитие произвольных движений», «Роль и образ». Поговорила с Астаховым, как бы между прочим, не открывая причин разговора: Астахов давно преподает в Литинституте, он многое знает и умеет в плане педагогики.
Астахов спросил: «Зачем тебе это?» — «Для себя», — ответила Геля.
Это было правдой, это становилось ее делом. «Не бойся обнаруживать своих сомнений, — сказал Астахов. — И почаще проверяй себя собою же».
Геля теперь стояла перед ребятами.
И, не посоветовавшись предварительно ни с Рюриком, ни с Леней и не обнаруживая сомнений, решилась и сказала, вернее, ответила на первый же вопрос ребят к ней:
— Поставим новую пьесу, которую никто еще не ставил.
— Никто? Свободная как птица?
— Свободная. Еще в работе, правда, но скоро будет готова.
— Есть-то она есть, но кто нам ее дасть, — весело пробасили с задних рядов.
— Автор. Представьте себе, — засмеялась Геля, но все же удивленная своим бодрым заявлением в отношении пьесы. — Из рук в руки дасть.
— Где мой слуховой аппарат!
— Если автор не дасть пьесу?
— Съедим его на зуб! — опять весело басом с задних рядов.
— Премьера только у нас?
— Да. Только у нас, — кивнула Геля.
— Контрамарки не выдаются. Вход строго по билетам.
— О чем пьеса? Справимся?
— Важно, чтобы зрители организованно сошли с лестницы в раздевалку.
Сыпались вопросы и шутки. И все же Геля испытывала испуг и неверие в себя — проверь себя собою же — как в возможного режиссера. Но тем не менее бодро продолжала:
— Повторяю, спектакль только у нас. И мы справимся. Должны. Пьеса на русском историческом материале. Кстати, герой — бывший заводских дел мастер.
— Кто же это?
— Основатель первого отечественного театра Федор Волков. Вы уже играли русские водевили. Это в чем-то нам поможет.
— Я играла Дарью Семеновну в «Нежном сердце», — сказала Сима Воробьева из отдела главного механика.
В разговор вмешалась Инна Швецова:
— Катю Мартынову уговаривали сыграть в «Нежном сердце» Катерину Ивановну. Способная ведь девушка.