Автономное плавание
Шрифт:
– Я принял бы все меры к спасению.
– Нет, вы прямо скажите: сами, лично, вы бросились бы за ним за борт?
– Все зависело бы от ситуации. Если бы это был единственный выход...
– Так! - Елисеев гневно посмотрел на Дубровского. - Значит...
– Позвольте мне высказать свое мнение, - прервал замполита молчавший до этого командир, видя, что разговор может накалиться до предела. - Лейтенант Стрешнев поступил правильно. И с точки зрения человеческого долга, и с точки зрения долга воинского. Когда матрос жертвует жизнью ради спасения командира, вы считаете это нормальным. А если матросу угрожает
Крымов умолк и поочередно оглядел всех сидящих за столом. Офицеры сидели, мрачно потупившись. Семей задумчиво водил вилкой по пустой тарелке. Молчание становилось тягостным. Первым не выдержал Андрей Бутов.
– Мне очень стыдно, товарищи, - сказал он. - Я даже не знаю, почему я не поступил так, как Стрешнев.
– И мне стыдно, - признался Семен. - Надо было сообразить и поддержать Матвея. И зря вы, товарищ командир, обошли нас. Нам надо быть ближе к матросам.
– Куда уж ближе? На лодке и так повернуться негде, - заметил Дубровский.
– Но это совсем не означает близости, - возразил Семен. - Я говорю о другом - о душевной близости.
– Правильно, - поддержал Семена Андрей Бутов. - У нас еще много ненормального во взаимоотношениях с матросами. Взять случай с Бодровым. Матрос увидел, что пьяный пристает к девушке, и заступился за нее. Попал в комендатуру за драку. Ну ладно, пусть в комендатуре не разобрались. А ведь мы-то могли разобраться, если бы поверили матросу, выслушали его. А мы его и слушать не захотели, потому что так уж повелось: если человек попал в комендатуру, то он безусловно виноват. Не доверяем мы еще людям. А напрасно! Они и сегодня показали, что заслуживают доверия и уважения.
– Я считаю, что у нас есть необходимость более обстоятельно поговорить об этом, - сказал Крымов. - После завтрака прошу всех быть на своих местах. Возможен выход в море.
* * *
Афонину стало хуже. В госпиталь срочно отправили группу отобранных врачом моряков.
Кровь взяли лишь у матроса Файзуллина и главного старшины Проценко. Кожу отдали матросы Ивонин, Шаров, Василенко, старший матрос Катрикадзе, старшина второй статьи Шухов и лейтенант Стрешнев.
Кожу брали с бедер. Рана заживала медленно, и почти две недели Матвей ходил с палочкой. Лодка ушла в море, и оставшиеся на берегу в первые дни с утра до вечера "забивали козла". Но скоро это всем надоело, и матросы заскучали. Матвей, оставшийся за старшего, не знал, чем их занять.
Кто-то принес в кубрик слух: в связи с сокращением флота часть лодок будет законсервирована.
– Брехня все это, - категорически заявил Проценко. - Что угодно будут консервировать, только не лодки. Ну, скажем, старые миноносцы или другую какую посуду, вроде "стотонников", но только не лодки. Это было бы просто глупостью.
– Не скажите, товарищ главный старшина, - возразил Ивонин. - Если всеобщее разоружение,
– Вы что же думаете, они там, - Проценко махнул рукой, - будут вооружаться, а мы одни будем разоружаться?
– А вот придет у них к власти новый президент, и они, может быть, согласятся на разоружение.
– Я в этом не уверен. Империалисты есть империалисты.
– Товарищ лейтенант, - обратился к Матвею матрос Ивонин, - а с тех кораблей, которые на консервацию поставят, матросов домой отпустят?
– Вам что, тоже домой захотелось? - спросил Матвей.
– Да ведь как сказать. Я - подводник, а мы еще нужны, парторг тут верно заметил, что глупо было бы нас распускать. Тут уж хочется нам или не хочется, а служить надо. Так что я про себя и не говорю. Я про других спрашиваю.
– А вы и про себя скажите, - попросил Матвей.
– Так ведь я уже сказал, товарищ лейтенант. Надо, - значит, надо.
– Я не о том. Домой-то хочется?
– Тянет, конечно. Руки вот, - Ивонин показал свои ручищи, - по работе истосковались. Я ведь по гражданской специальности - каменщик. Самая ходовая теперь специальность.
– Нынче всякая специальность ходовая, - заметил Проценко.
– Нет, не всякая, - возразил Ивонин. - Взять, к примеру, кондукторов. Выходят они из моды, автобусы-то нынче без кондукторов. Или - магазины без продавцов. А каменщики завсегда будут. Даже при коммунизме. Потому что заводы, дома и прочее строительство всегда будет.
– Скоро и дома из металла и пластмассы начнут строить. Сборные, легких конструкций.
– Когда это еще будет. На мой век работы хватит. А не хватит переучусь...
Прислушиваясь к разговору матросов, Матвей подумал, что все они, в сущности, люди глубоко мирные. Но "надо, - значит, надо" - и служат. Хорошо, честно.
В дверь просунулась голова дневального:
– Товарищ лейтенант, вас к телефону!
Звонила палатная сестра, ухаживающая за Афониным.
– Что случилось? - встревоженно спросил Матвей.
– Ничего не случилось, не волнуйтесь, - успокоила сестра. - Ему немного лучше. Но, видите ли, какое дело: ему сейчас надо принимать очень много жидкости, а он почти не пьет. В таких случаях рекомендуется пиво. А пиво, сами понимаете, не предусмотрено нормами снабжения госпиталя. Я хотела сама купить, но в городе пива нет. Говорят, что бывает в вагон-ресторане ленинградского поезда.
– Когда он приходит?
– В девятнадцать пятьдесят.
– Хорошо, я вечером приду.
Матвей позвонил начальнику политотдела, но того не было - ушел в море. Комбриг оказался на месте и, выслушав Матвея, сказал:
– Возьмите мою машину. Шофер вам поможет. Передайте Афонину, что я к нему часов в десять заеду - раньше никак не смогу.
До прихода поезда оставалось более часа и Матвей решил заехать к Люсе. Все эти дни, оставшись за старшего, он никак не мог вырваться в город.
У Люси был свободный от занятий вечер, она оказалась дома.
– Вы? - удивилась она, открывая дверь.
– Не ожидали?
– Признаться, нет. Но рада вас видеть. Проходите.
– Извините, некогда. Я спешу на вокзал. Поедемте вместе, а то боюсь, что у нас другого времени не будет, а в ближайшую неделю я не смогу выбраться в город.