Автономное плавание
Шрифт:
– Да вы садитесь, - предложила Мария Алексеевна. - Сейчас я чайку поставлю.
– Спасибо, я только на минутку.
– Минутку не минутку, а с чаем-то все веселее. - Она открыла дверь и крикнула вниз: - Андрейка! Поставь-ка чайник!
Елисеев вспомнил, что Андрейка - это старший сын Алехиных, ему, наверное, уже лет двенадцать - тринадцать. Быстро растут ребятишки.
– А где младшая-то? - спросил Елисеев.
– Внизу, на кухне. Помогает Андрейке санки чинить. Сейчас прибежит. Они ведь, ребятишки-то, очень любят, когда в
И верно, не прошло и минуты, как в комнату вошла девочка лет четырех с льняными волосами и светлыми, как у матери, широко расставленными глазами. Она несколько секунд рассматривала Елисеева, будто решала, стоит к нему подойти или нет. И, решив, видимо, что бояться не надо, подошла к нему, ухватилась за пуговицу кителя.
– Ты кто?
– Дядя Петя, - ответил Елисеев, усаживая ее на колени.
– А я Лена. У меня папа тоже моряк.
– Ну, раз у тебя папа моряк, значит, ты должна любить конфеты. Елисеев достал шоколадку.
Девочка, изучив обертку, осторожно сняла ее.
– Как там наш отец? - спросила Мария Алексеевна.
– Я ведь, собственно, и зашел сказать, что он сегодня по делам задерживается. Вам скоро в больницу? Когда ляжете, можно будет отпустить его на недельку.
– Ну зачем же его от дела отрывать? - запротестовала Мария Алексеевна. - Я уже с соседкой договорилась, она присмотрит за ребятишками. А Степа пусть только вечерком забегает? У него своих забот... Ведь молодежь служить-то пришла?
– Да.
– Каждый год в это время так. Много хлопот, пока их всех на ноги поставишь.
– Хватает. Степан Сидорович умеет с ними ладить.
– Еще бы! Вот уже скоро два десятка минет, как служит.
Они пили чай с вареньем. Мария Алексеевна рассказывала, как они жили. Жили трудно, как большинство семей военных моряков.
– Из семнадцати лет нашей семейной жизни, может быть, два наберется, как вместе-то были. Ведь только в гости домой заявляетесь, не видите, как и дети-то растут. Нам одним приходится управляться.
Нет, она не жаловалась. Она просто рассказывала. И в этом рассказе не было ни скрытого недовольства, ни слепой покорности судьбе. Была лишь спокойная уверенность в том, что жизнь идет так, как ей и положено идти. То, что прожито, уже не беспокоило эту женщину, ее больше тревожило будущее.
– Скажите, Петр Кузьмич, - спросила она, - неужто американцы не примут наших предложений насчет разоружения? Чего это они упрямятся-то? Ведь каждому ясно, что с войнами пора покончить насовсем.
– Это нам ясно, Мария Алексеевна, - сказал Елисеев. - А у них еще не все это понимают. А кое-кому и выгодно наживаться на гонке вооружений.
– Приструнить таких надо! У нас вот есть же закон против войны. И везде такой закон принять надо.
– Все это не так-то просто, Мария Алексеевна. Ведь законы там диктуют как раз те, кто наживается.
– Ох, только бы войны не было! - вздохнула Мария Алексеевна.
Когда Елисеев уходил, она еще раз
– Спасибо, что наведались, Петр Кузьмич. Передайте Степану-то, что все, мол, в порядке, пусть не беспокоится.
– Хорошо, обязательно передам.
Был уже десятый час вечера, но Елисеев все же решил зайти к начальнику политотдела. "Потом уйдем в море, а мичману квартира сейчас нужна".
Герасименко кормил рыбок в аквариуме. Это был большой аквариум с гротами и водорослями, со специальной кислородной поддувкой. Остап Григорьевич сидел перед ним в пижаме и домашних туфлях и любовно следил за рыбками. Жена сказала: "Остап, к тебе", он обернулся.
– А, Петро. Садись. Посмотри-ка моих меченосцев. Вот этот, бачишь, какой вымахал?
Меченосец был не больше обыкновенного ученического пера.
– Кит!
– Смеешься? Впрочем, тебе этого не понять. А я их, дьяволят, люблю. Ты ко мне по делу или на огонек забрел?
– И так и этак.
– Ну давай, пока жинка на стол накроет, сначала о деле погутарим.
– У Алехина на квартире был. Жена вот-вот родит, коляску приткнуть некуда будет. Тесно живут.
– Ну, это тебе самому решать придется.
– Но ведь я не занимаюсь распределением жилплощади.
– А теперь будешь заниматься. Ухожу я, Петро.
– Куда уходите? - не понял Елисеев.
– В запас. Отслужил свое. Тебе дорогу давать надо.
– При чем тут я?
– А при том, что ты мое место займешь. Вопрос этот уже решен, жду только приказа.
– А как же ваш заместитель?
– Так заместителем у тебя и останется. Мужик он хороший, но нерешительный, его то и дело подстегивать приходится. Ну вы с ним поладите, я уверен.
– Как-то неожиданно все это...
– Не хотел тебя заранее предупреждать, потому что не был уверен, что назначат тебя. Пришлось повоевать. В политуправлении сопротивлялись: молод, мол, еще. Черт знает что творится! В тридцать шесть лет ты, бачишь ли, дюже молод. А в сорок - готовься в запас. Когда же, спрашивается, работать? Я так и спросил у члена Военного совета. Тогда он и согласился.
– Почему же вас в таком случае в запас? Ведь вам едва пятьдесят исполнилось.
– Пятьдесят для службы на флоте уже много. Да и тебе по возрасту пора с лодок на берег. Тяжеловато ведь бывает физически?
– Бывает. Но с лодки уходить не хочется.
– Надо, брат.
– Но вам-то в политотделе можно бы еще послужить.
– Нет, тут все верно. Ты моложе, у тебя больше энергии, ты окончил академию. А мне поздно учиться...
11
Во всем была виновата весна. Она щедро одарила теплом и светом помолодевшую землю, напоила воздух ароматом первых цветов и трав, развесила по городу белые и розовые дымки зацветавших яблонь и вишен. Земля была ласковой и доброй, привлекала той особой, "сухопутной", тишиной, которая понятна только морякам, умеющим тосковать по земле.