Автопортрет художника (сборник)
Шрифт:
– Меняю потому, что ваше, первое название – претензециозное.
– Да нет, не почему меняете, а почему «Дом с двумя куполами»?
– У вас в тексте есть упоминание о доме с двумя куполами.
– Разве?
– Послушайте, Лоринков, это что, не ваш рассказ?
– То есть?
– Вы его писали?! – заорал старикан Киреев. Роман Киреев.
– Я его писал! – заорал с перепуга я.
– Так какого… Впрочем, ладно. В рассказе идет речь о доме с двумя куполами, поэтому я решил назвать его «Дом с двумя куполами». Рассказ „Дом с двумя куполами» выйдет в нашем журнале в начале следующего
– Где работаете вы – Роман Тимофеевич Киреев, – заключил я.
– Точно, – самодовольно согласился старик. – И еще. Можно на «ты». Мне всего двадцать три года.
Я положил трубку и пошел в ванную, где принял душ. Побрился, не глядя в зеркало. Потом все-таки взглянул. Я выглядел хорошо. Как всегда, если не пью хотя бы два дня.
ххх
– Остановите у издательства, – попросил я водителя маршрутного такси.
Тот притормозил. Перед тем, как открыть дверь, я наклонился, чтобы поправить джинсы, а на самом деле – поднять с пола пятидесятибаневую монетку. Хуй там – она была приклеена к полу. Специально.
– Ты уже пятый с утра, мужик, – сказал маршруточник. – Уже пятый.
Я хлопнул дверью. Он захохотал и уехал. Туман не рассеивался. Я побежал трусцой в здание издательства. На пресс-конференцию и семинар для журналистов. «Экология Днестра». Что за херня?! Я рассчитывал, что пробуду там пятнадцать – двадцать минут. Планы изменились: у входа меня встретила телка в красном платье, с маленькой грудью, но толстыми, такими, как я люблю, ляжками.
– Лоринков? Здравствуйте! Возьмите! – она протянула мне папку, два блокнота и две ручки.
Какого хрена. Я не побираюсь. Но отказать было невозможно. Она волновалась, и на шее у нее кучерявились волосики. Она была истеричкой, – я сразу понял.
– Идемте покурим? – предложил я.
– Нет, что вы, – она почему-то испугалась.
– Ну, все-таки?
Мы покурили на лестнице, где она рассказала мне, что у нее есть друг, который запрещает ей курить. Он тоже здесь работает. Как только на лестнице слышны были чьи-то шаги, она металась вокруг меня, как танцующий у жертвенного столба ирокез. Пару раз она задела меня своими небольшими сиськами. Лучше бы уж ляжками, такими, как я люблю. Друг оказался маленьким мудаком в кожаной куртке. Он слушал продвинутую музыку, получал деньги от ОБСЕ за то, что проводил долбанные семинары на тему «Экология Днестра» или «Пизда молдавской женщины как объект эксплуатации албанскими содержателями борделей: методы и пути решения проблемы». Он был настолько слеп, что не видел, как я хочу отъебать его истеричную, то и дело краснеющую по поводу и без повода подружку.
Семинар было запланировано проводить до шести часов вечера. С перерывом на обед и брэйк-кофе…
ххх
– … а вы чем занимаетесь?
– Да будь ты проще, – заплетающимся языком сказал я, – проще… На «ты». Со мной все на «ты». Даже Киреев. Знаешь такого?
– Нет, – истеричка в красном платье глядела на меня испуганно и держала бутылку пива в руках так неумело, как девственница – хуй.
Мы сидели в убогой пиццерии в центре города. Я сожрал уже четыре пиццы и изнемогал от предчувствия того, что мой живот сейчас разорвется. После окончания семинара, когда от отупляющего
– Это издатель. Хозяин крупнейшего в Москве издательства. Они покупают у меня книгу. Я сказал – книгу? Нет. Книги. Много книг. Все сразу. Я же писатель. Гениальный писатель. Хочешь еще пива?
Она замотала головой, так, что волосы растрепались.
– Нет, нет! Мне хватит!
– Что, напилась уже?
– Ой, нет, что ты!
Блинная. Кажется, уже блинная. Я сожрал там еще блинов, и мы пили четвертую бутылку шампанского. Открывал я, – официантка призналась, что ей этого делать не доводилось. Чего еще тебе не доводилось делать, детка, – хотел я спросить ее, но не мог. Я был занят истеричкой. Она взмахнула рукой, когда рассказывала мне о своей школе, и опрокинула бокал с шампанским. Скатерть намокла. Официантка косилась.
– Где ты живешь? – спросил я.
– Недалеко.
– Я провожу.
Шли мы долго. Около часа. Пришлось взять ее под руку и тащить, потому что она напилась. Наконец, мы зашли в ее подъезд и поднялись в квартиру. Она думала, что я уйду. Как бы не так. Я раздел ее до трусов, и положил на диван. Пошел в ванную. Когда вернулся, она еще не спала. Она была явно обижена на меня за столь бестактное поведение. Я лег рядом.
– Хочешь, поебемся? – спросил я ее.
– Нет, – сказала она.
Ночью мы поебались.
ххх
… капустный лист на вкус отдавал пылью и горечью. Я жевал его уже час, – надо было кормить грудных хомячков. Вернее сказать, пузатых – сиськи у их мамаши находятся аккурат на пузе. У троих из пяти глаза прорезались. Я погладил голые лапки одного из них и сунул ему в пасть жеваной капусты. Он даже не сплюнул.
Я поискал газеты, чтобы постелить хомякам. Под рукой ничего не было. Ничего. Только письмо. «Господин Лоринков, пришлите письмо с ответами на данные вопросы для участия в трехнедельном семинаре „Свобода прессы“, который пройдет в Венгрии, с 21 по 7 число». «Первый вопрос…».
– Вы что, издеваетесь, бляди? – хрипло шептал я хомячкам, разрывая конверт.
Хомячки посапывали. Цепочку с медальоном святой Девы Марии, кошелек и серебряную серьгу я оставил в ванной. Подумал, и снял кольцо. Вечером предстояла пьянка. Я ее не планировал, но просто ощущал. Я не люблю оставлять образок Девы Марии Пречистой в канавах. Это было бы просто неуважительно с моей стороны. В ванной она в безопасности, – подумалось мне. В безопасности. И, к тому же, охранит моих хомячков.
Я как раз заканчивал бриться, когда в комнату меня позвал брат. У последнего хомячка прорезался глаз. На краешке глаза собралась капля крови, пока, наконец, он не размазал ее лапами. Видимо, глаз чесался. Лапки хомячка были в крови. Мы ликовали. Второй глаз прорезался.
– Словно Лазарь. Нет, тот хмырь воскрес. Словно маленький мохнатый Иисусик, плачущий кровавыми слезами. Вот он кто, наш хомячок.
Мохнатый Иисус.
– Послушай, – сказал брат, – оставим это. К чертям собачьим. Не богохульствуй. У нас и так дела не блестяще, чтобы ссориться с ЭТИМИ.