Автопортрет художника (сборник)
Шрифт:
Передавали Баха.
ЛЕНИНГРАДСКИЕ ДЕТИ
– Да это же сам Моклитару!
– Ага, а я сам император Нерон.
– Протри глаза, кретин! Это сам Моклитару!
– Сам Моклитару?
– Сам Моклитару.
– Не может быть!
– Говорю тебе, это Моклитару, лопни мои глаза.
– Выпьешь еще столько же, лопнут.
– Кстати, может, выпьем?
– Давай, за все хорошее. Но, неужели же сам…
– Говорю тебе, сам Моклитару!
–
Человек, о котором шла речь, Моклитару, поежившись от утреннего холода – на нем из верхней одежды была лишь майка, – продолжил обход столиков кафе. На каждый клал ручку, переплетенную цветной проволокой, бумажку с ценой на ручку прописью, и отходил. Возвращался минуты через три. Если на бумажке лежали деньги, брал их, и отходил. Но чаще всего ручка так и лежала нетронутой, и тогда ее приходилось забирать.
Вообще-то это был бизнес глухонемых, но их главарь – здоровенный рыжий мужлан, – в молодости обожал балет. Поэтому для Моклитару сделали исключение. И он не всплыл с проломленным затылком где-то в русле кишиневской реки Бык, а продолжил торговать ручками в кафе. Хотя бизнесом-то это и не назовешь, тоскливо подумал Моклитару. И хлопнул первые сто граммов, оглядывая столики. Десять часов утра.
– Может, предложим ему выпить? – подал надежду голос.
– Да ну, он и так алкоголик, зачем усугублять? – убил надежду другой.
– А почему он спился? – слышал он голоса, к которым уже привык.
– Слава, – сказал кто-то.
– Бабы, – ответил кто-то.
– Посиделки с друзьями, – предположил кто-то, на которого зашикали друзья.
Если бы Моклитару хотел, то непременно рассказал бы компании, почему спился.
– Я просто люблю оцепенело смотреть в лицо вечности, – сказал бы он, и только алкоголь позволяет мне отрешиться от всего, что мешает это делать. Это был красивый ответ, рассчитанный на таких вот дурачков в кафе. Но это была и правда. Бывший хореограф с мировым именем – нонсенс для Молдавии, за это его здесь сразу же возненавидели, – Моклитару обожал оцепенело смотреть в лицо вечности, и только алкоголь позволял ему отрешиться от всего, что мешает это делать. Сначала было шампанское после премьер – выпив впервые в жизни в тридцать, Моклитару понял, что родился именно в этот момент; потом коньяк, потом джин и виски, затем водка. Все это стало мешать работе и творчеству и он бросил работу и творчество.
Потому что только пьющий человек в состоянии понять, насколько оно жалко, это ваше несчастное творчество.
Сейчас Моклитару покупал первую выпивку за полтора лея, – десять центов, – и был это самогон самого поганого качества. Сто граммов. Но вкус не имел значения. Главное ведь совсем другое, думал Моклитару. Слава его наступила десять лет назад и прошла пять. Значит, спиваюсь я уже пять, подумал он. Но все это не имело значения. Он не хотел ставить спектакли, не хотел писать, не
– Творец должен творить, так хочет Бог! – кричал этот пафосный торопыга.
– Бог его знает, чего он хочет, этот Бог – отвечал Моклитару, – но если он и правда Творец, то одного на весь мир хватит.
– Смирение это перестать пытаться подражать одному единственному творцу в мире, – сказал Моклитару.
– Значит смирение это пить и ничего не делать, – сказал он.
И смирился. Это было давно. Лоринков, по слухам, давно уже в Португалии, моет посуду в ресторанчике своего брата и, по ночам, урывками, все конкурирует с богом, самовлюбленец несчастный.
А Моклитару тут. В кафе.
Утренний холод все не проходил. Бича начала бить легкая дрожь. Компания каких-то выпивох, – по виду то ли интеллигенция, то ли бичи, а в Молдавии выглядят они одинаково, подумал Моклитару, – с сочувствием глядела на бывшего хореографа с мировым именем. Для Молдавии Моклитару был то, что надо. Кому в этой дыре не хочется видеть человека, которого принимали президенты, которого обслуживали лучшие танцовщицы мира, и который все проиграл. Но это они так думают. Я не проиграл, подумал Моклитару. Мир это казино Бога. У казино можно все время выигрывать лишь одним способом, подумал он. Только отойти.
И отошел от стойки, собирать ручки.
ххх
Хореограф Моклитару пересчитал выручку.
Она составила сумму на бутылку дешевого коньяка. На полдня этого вполне достаточно, подумал хореограф и вышел из кафе, слегка пошатываясь. Дела шли не очень. Спиваться приятно, но это приводит к тому моменту, когда спиваться просто не на что. Парадокс, подумал хореограф. Чтобы пить, нужны деньги, но когда пьешь, деньги кончаются. Дьявольская диалектика!
Напротив заведения – средней ценовой категории, с хорошим кофе, и неплохой едой, – зловеще глядело черными окнами здание городского КГБ. Оттуда, пошатываясь, вышел человек в плаще.
– Моклитару? – спросил он почему-то Моклитару.
– Моклитару, – ответил тот.
– Хотите работать на нас? – спросил человек в плаще.
– А что надо делать? – спросил Моклитару.
– Ходить, как и раньше, в кафе, только не просто раскладывать ручки, а подслушивать разговоры и докладывать о них нам, – ответил человек в плаще.
– Кому нам? – спросил Моклитару.
– Такие вещи не разглашаются, – ответил человек в плаще.
– Значит, делать то, что я делал раньше, докладывать об этом черт знает кому и…
– Но-но! – сказал человек в плаще.
– Ладно, – сказал Моклитару.
– Делать то, что раньше, докладывать об этом чер… тем, чье имя не разглашается, и получать за это зарплату?
– Какую еще зарплату? – спросил человек в плаще.