Автопортрет неизвестного
Шрифт:
А что он на самом деле думал про корейский «боинг» и академика Сахарова, он и сам не знал.
В следующий свой визит Юля Бубнова сказала Игнату Щеглову, что толку от него невозможно добиться.
– Хотя жаль, – сказала она, – ты почти такой же талантливый, как я. Но я не ожидала, что из наших занятий выйдет такая ерунда и бестолочь. Ты меня извини. Хотя этот кусок мы с тобой хорошо написали. Вернее, это я написала. Я продиктовала, а ты записал.
– Позволь, – сказал Игнат. – То есть, конечно, ты очень талантливая, – и усмехнулся: – Особенно приятно, что ты это про себя
– Ни фига себе мастер, – сказала Юля. – Сколько тебе лет, мастер?
– Ах, ах! – сказал Игнат. – Гордишься, что ты меня старше на три года? Или на четыре? Детский сад какой-то.
Но Юля не обратила внимания на эти слова и продолжала наступать:
– Вообще же ты как бы вместо Виктора Яковлевича, так?
– Предположим.
– Не предположим, а точно. Ты ведь ему таскаешь, что мы с тобой написали. То есть что я написала, да? Так? С ним обсуждаешь?
Игнат уже давно не обсуждал Юлины тексты с Виктором Яковлевичем, потому что тот был занят своей желтой тетрадкой, куда почти ежечасно заносил свидетельства своего наступающего маразма:
«30 ноября 2016 года
13.00
Поставил стакан с водой на книжную полку вместо столика рядом с диваном и потом минут пять вертелся по комнате, соображая, где стакан, который я принес из кухни в кабинет, чтоб принять капсулу мемантина, которую я принес из кухни, где у нас аптечка, и выложил на столик у дивана. Зачем я это сделал? Почему я не мог пойти на кухню и нормально принять капсулу? Думал об этом еще пять минут, так и не сообразил почему.
13.40
Вспоминал название фильма братьев Коэнов про сценариста-неудачника, Голливуд, перед войной. И, соответственно, фамилию главного героя, она и есть название фильма. Отчасти еврейская фамилия. Лежал на диване, на боку, спиной к комнате, упершись лбом в кожаную спинку. Всего меня трясло той странной трясучкой, которой я был одержим еще в молодости, когда вдруг просыпался и вспоминал, что забыл что-то – важное или неважное – неважно! Обычно – чье-то имя-фамилию. Засыпал, обмерев от бессилия и боли в висках, потому что гугла тогда не было. Майор Виноградов Алексей Сергеич, начальник отделения милиции на Пушкинской улице – кажется, пятое отделение было? – мы пили с ним в компании моих приятелей с четвертого курса, они были уже почти журналисты, стажеры-практиканты, они делали с ним интервью, а я увязался с ними – так вот, майор Виноградов говорил, что часто испытывает нечто похожее на подкожный зуд или даже, точнее, какое-то зудение под черепной коробкой, когда не может чего-то вспомнить – и объяснял это так: «В мозгу биоток бегает кругами, никак не может зацепиться за нужное место!» Я смеялся. Потом какой-то невролог, нейросаентист, по-нынешнему говоря, сказал мне, что и в самом деле все происходит примерно так. Смешно. Да! Я увлекся и отвлекся. Опять отвлекся! Название фильма братьев Коэнов про сценариста. Я лежал и клялся, что забуду, что забыл эту ерунду. Закрывал глаза. Вспоминал черт-те про что, чтобы это забыть. Через 10 мин. не смог терпеть, встал и полез в гугл. Бартон Финк! Бартон Финк! Бартон Финк!
Сразу заснул».
Эти записи Виктор Яковлевич вслух читал Игнату, а про успехи госпожи Бубновой в сочинении бестселлера и слышать не хотел.
Однако Игнат сказал:
– Так, так. Именно так. Конечно, обсуждаю.
– То-то же. И что он говорит?
– Конкретных замечаний пока нет. И вряд ли будут. Он же не твой редактор! Ну, разве ты что-то уж совсем безобразное залепишь, тогда он скажет: «это безобразие». Но пока он говорит: «она очень, очень талантлива».
– То-то же! – повторила Юля. – Понял?
– Понял, – возможно более мягко и улыбчиво ответил Игнат. – Я это давно понял, с первых твоих набросков… Но… Но зачем тебе я в таком случае? Пиши, ты талантлива, а потом посылай в журнал, в издательство, не знаю.
– Ты мне затем, чтобы…
– Чтобы что?
– Господи, какой идиот. Я все жду, когда ты меня начнешь раздевать, наконец! А ты все тянешь кота за хвост. В долгий ящик!
И она засмеялась этой своей довольно-таки банальной шутке.
– Ну, давай помурлыкаем, – сказал Игнат, встал из-за стола, подошел к дивану и схватил ее за шиворот, то есть за шею, за затылок, пытаясь скрыть свое смущение с помощью некоторой брутальности. – Что ж ты не мурлычешь, кошка в долгом ящике? – и приблизил к ней лицо, собираясь поцеловать в губы.
– Не сегодня, – сказала Юля и дунула ему в глаза, потом отстранилась.
– Вот как? – искусственно захохотал он. – Отчего же?
– У меня менструация, – отчетливо сказала она. – Сам виноват. Проволынил три недели. А в первый день я была такая свеженькая и безопасная. Теперь жди.
Игнат отпустил ее, сел в кресло.
– Займемся, – сказала она, расстегнула сумочку, вытащила пачку листов. – Продолжаем с того места, где остановились.
Он сел к компьютеру.
Она стала диктовать:
– Не злись, – сказала Оля, снова становясь за его спиной и положив руки ему на плечи. – Не злись, прости. Понимаешь, ты для меня… Мы ведь с мамой одни жили, и ты – твоих приходов я ждала, как праздника. Я судьбу благодарила, что ты приходишь по вечерам, когда я не в школе. Ты ведь часто приходил к маме, раз в месяц, а то и чаще, диссертация, то да сё. Я так тебя ждала, всегда голову мыла, одевалась покрасивее. Ты для меня был тот самый мужчина в доме. Мужчина в доме, без которого нельзя. Вот сейчас – позови меня с собой, на свои испытания или вообще куда хочешь, обед тебе готовить и белье стирать, я поеду.
– Ну уж ладно.
– Не веришь. Я же люблю тебя, родной мой, и восхищаюсь тобой, и любуюсь, – склонилась к нему. – Ну что ты загрустил?
Алексей встал, подошел к окну, Оля смотрела на него, запахнув на себе генеральский китель.
– Погоди! – сказал он. – Погоди. Оля, выходи за меня замуж.
– Ты десять лет женат, – засмеялась она. – Забыл?
– Перестань! – Он подбежал к ней, схватил за руки. – Ты ничего не знаешь про мою жизнь! Наверное, я слабый человек, я не мог вот просто так взять и уйти, в никуда, в пустоту. Но теперь у меня есть ты!