Автор тот же
Шрифт:
— Понимаю. Я не хочу принимать дело Кузьмичева! — Вадим ожидал, что эти слова вызовут недоумение Михаила. Но тот и бровью не повел.
— Ясно. Вам не нравится, что перед вами не заискивают, на вас не молятся, а разговаривают на равных? Я бы мог схитрить. Лесть всегда срабатывает. Но вас и вправду в наших кругах уважают. Зачем же мне с вами, как с дурачком, разговаривать? Я веду себя честно. А вы — нет!
— В чем же это?
— Говорите, что не хотите брать дело Володи, а на самом деле хотите, и причем очень. Но боитесь!
— Уж не ментов ли?
— О нет! Вот их
— Не стану спорить. — Вадим поймал себя на мысли, что Михаил его заинтриговал. Умен, спокоен, уверен в себе. А главное, совсем не заискивает. Так клиенты с ним еще никогда не разговаривали. Этот тип совсем не старается ему понравиться! — И чего же я не понимаю?
— Первое, почему мы выбрали вас. Но на этот вопрос я ответил. Второе — почему я с вами так разговариваю. Не ищу вашей симпатии. Объясню — я ничьей симпатии никогда не ищу. К тому же нам с вами детей не крестить. У нас просто общая задача — помочь Кузьмичеву. Для вас это — работа, для нас — моральный долг. И третье, вы не понимаете, чего от вас ждут.
— Кстати, это действительно интересно. — Ситуация вдруг предстала перед Вадимом как банально забавная. Его обыграли по всем статьям. И признать свое полное поражение, оказывается, не страшно. Обыграли-то его изящно. Теперь надо просто красиво довести партию до конца, хотя результат сомнений не вызывал у обоих соперников.
— Ничего особенного. Приговор от вас не зависит. Мы это понимаем. А вот добросовестная работа и максимум проблем для прокурора и судьи — это вы можете.
— Какой толк в проблемах, если на результате это не скажется?
— Скажется, скажется! В Верховном суде скажется. Чем больше вы будете их раздражать, тем больше ошибок они наделают. А вот в Верховном нам их ошибки очень понадобятся.
— А там у вас?…
— Вадим Михайлович, а вы уверены, что хотите задать этот вопрос? — Миша перебил Вадима резко, и вопрос его прозвучал вовсе не как вопрос, а как жесткий ответ.
Вадим помедлил и, неожиданно улыбнувшись, продолжил:
— Да, уверен. А там у вас… сколько денег приготовлено для оплаты моей работы?
Пока Вадим неторопливо произносил эту фразу, выражение лица Михаила претерпевало весьма выразительные изменения. От жесткого недовольства и раздражения к улыбке и явному восхищению изворотливостью собеседника.
— Вот такой поворот разговора мне нравится. За вступление в дело — пять тысяч. Каждый месяц по три тысячи. Насколько мы осведомлены, вы зарабатываете в среднем, на круг, около четырех. Зато в беготне, с разными клиентами и не гарантированно. Поэтому здесь хоть и меньше — но с меньшей нагрузкой. Только, пожалуйста, не спрашивайте, откуда мы знаем о ваших доходах. — Миша был сама дружелюбность.
— Не буду. Хотя бы потому, что ваша информация на сей раз неточна. Обычно — по пять. Так что согласно вашей логике ежемесячно вы должны платить мне четыре!
Миша продемонстрировал восторг:
— По-моему, вы меня поймали! Вернее, я сам подставился, а вы этим воспользовались. Класс! Такого со мной давно не случалось. Уважаю! С меня бутылка!
— Кроме сливок я пью только хорошее грузинское вино, причем грузинского разлива. Например, „Хванчкару“ или „Ахашени“. Но важно не это. Важно, что вы, кажется, решили подольститься?
Миша вдруг как-то по-детски рассмеялся:
— Ну нет! Это как в том анекдоте: Рабинович, как себя чувствуете? — Не дождетесь!
Вадим и Миша расстались довольные друг другом. Как говорится, прониклись взаимным уважением.
Через два дня Вадим заехал в консультацию, где его поджидал Михаил. Заключили соглашение, Вадиму секретарь выписала ордер, и он отправился в Мособлсуд получать разрешение на свидание с подзащитным. Пока судья не подпишет бумажку на имя начальника СИЗО, свидания с подзащитным не дадут. По закону — адвокат имеет право общаться со своим подзащитным в любое время с момента принятия поручения по делу и без ограничения во времени. На практике — надо было получить разрешение судьи, а он мог и не дать, а в тюрьме могли объявить карантин, а свободных кабинетов могло не оказаться, а клиент мог уйти в баню… Словом, чтобы воспрепятствовать адвокату нормально работать, возможностей было более чем достаточно.
Миша привез с собой досье, подготовленное адвокатом, работавшим на 201-й, на окончании следствия. Вадим быстро его просмотрел и с удивлением спросил, почему нет ни одного ходатайства. Он имел в виду, почему нет в досье, а вот Миша понял вопрос иначе, правильно:
— А ему прямо сказали, что если он хоть рыпнется, то его проверят по всем клиентам. Изымут регистрационные карточки, так их у вас, кажется, называют, поднимут адреса клиентов и поинтересуются микстами. Он и скурвился. Слава богу, что узнать от Володи толком ничего не успел. Володя ему как-то сразу не поверил. Потому и молчал.
— А если меня начнут запугивать?
— Так мы же, Вадим Михайлович, уже выяснили, что вы угроз не любите, сразу все назло делаете. Или я что-то путаю?
— На сей раз — нет.
— Кстати. По поводу того, что я путаю. Пять тысяч я вам передам сегодня, но, наверное, не здесь?
— И это — правильно! Так завещал великий Ленин, — неизвестно почему, может на радостях, неожиданно брякнул Вадим.
Когда Вадим с Мишей вышли из консультации, Миша сел в „Жигули“ Вадима и полез в карман. В руках оказались два толстенных свертка. Вадиму очень хотелось скорее взять их себе, но то, с какой легкостью Миша готов был с ними расстаться, опять вызвало мысль о возможной провокации.
— Миша, а вы не могли бы навестить меня сегодня в Елино? Мне очень не хочется возить с собой лишние документы сначала в суд, а потом в следственный изолятор. Видите ли, могут неправильно понять. — Вадим улыбнулся.
— Мне нравится ваша осторожность, но, Вадим Михайлович, мне было бы неприятно узнать, что ее причина в недоверии ко мне. Мне кажется, вы должны хорошо разбираться в людях. И хватит подозревать во мне Азефа.
Образованность Миши, знавшего имя дореволюционного провокатора, удивила Вадима, пожалуй, даже больше, чем то, что Миша будто читал его мысли.