Автострада запредельности

де Ченси Джон

Глаза Фитцгора загорелись.

— Замечательное название! — он покрутил головой. — Не так много, Джейк. Разумеется, это был бы долгий путь, но сдается мне, что он зависит от расстояний, которые каждый раз будут покрываться прыжками по галактической опоясывающей трассе, — Он откинулся на спинку стула, — Может быть, там есть и дороги покороче, чтобы срезать расстояние?

Я кивнул.

— Может, и так. И все же… — я вынул трубку изо рта и показал ею на один из рисунков Винвы, — Как насчет самой Автострады красного предела? Сколько таких метаскоплений во Вселенной?

Фитцгор

рассмеялся.

— Космология — не моя стихия. Однако осмелюсь предположить, что считать эти галактики надо на биллионы.

— Я слышал цифру в сто биллионов, — кивнул я, — Где-то так… Это было про галактики? Не знаю. Ну хорошо, скажем, двенадцать биллионов… сто биллионов.

— Наверняка это заниженная цифра.

— Да, ну скажем, сто гигагалактик. Пусть мы примем, что в составе такого скопления…

— Ты имеешь в виду скопление или метаскопление?

— Правильно, метаскопление. Итак, решим, что в одном метаскоплении в среднем тысяча галактик.

— Понимаю, к чему ты клонишь, Джейк. Но обрати внимание на такую вещь. Автострада красного предела — это дорога обратно во времени, не обязательно дорога, которая соединяет все крупные структуры во Вселенной.

— А кто говорит, что она их не соединяет?

— А кто говорит, что не может существовать и какой-нибудь третий вариант? — послышался чей-то голос.

— Хорошо сказано, — одобрил я.

Выпустив дым из трубки, Фитцгор скрестил на груди свои ручищи.

— Ну что же, как дилетант, я полагаю, что мы можем только строить гипотезы и контргипотезы, пока тот, кто знает точно, не появится на нашем горизонте. А пока истинное положение вещей нам недоступно.

— Или пока Роланд не протрезвеет, — добавил я, — по-моему, ему что-то про это известно.

— А у него специальное образование?

— Сьюзи, можешь ответить на этот вопрос?

— Роланд знает все, — женщина пожала плечами, — Но мне кажется, он изучал в школе политическую что-то там… он член какой-то партии, понимаете.

— Вот как? Интересно. Я так понял, что он сменил свою политическую окраску по дороге.

— Ага, — она хихикнула, — или, может быть, он шпион. Подсадная утка. Его подсадили, то есть посадили, — Она снова хихикнула. — Значит, он просто растение, — Собственная шутка ее очень рассмешила. Резко оборвав смех, она вдруг мгновенно протрезвела и вполне серьезным тоном поинтересовалась:

— А можно даме закурить трубку?

— Прошу прощения, — сказал Фитцгор, вынимая еще одну трубку из резной деревянной подставки, — Как невежливо с моей стороны… Дарла, а тебе не хотелось бы?..

— Нет, спасибо.

Дарла и Джон вели себя необыкновенно тихо, они оказались меланхоличными пьяницами. Карл болтал с Лори, которая все это время, несмотря на изрядное количество выпитого пива, оставалась практически трезвой. Винва продолжала рисовать — но не карту, а примитивные фигурки животных. К Сьюзен вернулось прежнее настроение.

— Роланд — морковка. Ха-ха-ха. — Потом она заметила, что я гляжу на нее. — Роланд мой друг. Он мне нравится. Но иногда…

— Понимаю, — улыбнулся я.

Ее карие глаза влажно блеснули.

— И ты мне тоже нравишься, Джейк.

Под

столом она нашла мою руку и пожала ее. Смущенный, я не знал, как к этому следует отнестись. Что, если выпить еще кружку пива, а потом попробовать еще раз и проверить свои ощущения. Сделано! Оказалось, пожатие Сьюзен мне очень нравится.

Лайем вернулся, таща за собой по полу Роланда, словно мешок с грязным бельем.

— Он мог доставить мне массу неприятных минут, — сердитым тоном сообщил он, — Если бы был наполовину трезвее. Между нами говоря, парень мне и так хорошо врезал по ребрам.

Подняв Роланда одной рукой, лесоруб швырнул его на стул, а потом вылил на беднягу полкувшина пива.

Роланд поморгал и обратился к нам:

— Дайте пива, кто-нибудь. Пожалуйста.

Лайем взял еще кувшин (на столе их скопилось с дюжину) и налил ему кружку.

— Спасибо.

Эта травка путешествия в конце концов меня доконала. Если от пива окружавшие вещи приобрели расплывчатые силуэты, то травка, когда день, растаяв в пиве, перетек в вечер, обратила последний в палимпсест полузапомнившихся событий, записанных поверх еще каких-то происшествий. Словом, я вообще не мог вспомнить три четверти того, что со мной и вокруг меня происходило.

Оставив попытки вообразить булку с изюмом в четырех измерениях, я подумал о конусе, трехмерном, где пространство было представлено двумя измерениями, параллельными друг другу и перпендикулярными основанию, а время бежало по вертикальной оси, причем настоящее расположилось на острие. В основании — начало времени, начало всего сущего, великий взрыв, который породил Вселенную. Там все было пронизано блестящим светом — «чистая энергия». Постепенно блеск тускнел, по мере того как время приближалось к острию конуса. Неожиданно вспыхивают блистательные лучи — это квазары, бурные ядра новых молодых галактик, которые переживают гравитационный коллапс. Еще дальше они начинают приобретать свою привычную форму колеса. Вселенная расширяется и охлаждается. Энтропия взимает свою пошлину по мере того как уменьшается плотность. Мы приходим к острию конуса и к сегодняшнему дню. Оглядываясь назад из этого замечательного момента, можно увидеть прошлое в виде расширяющегося туннеля, чей дальний конец слабо светится эхом создания мира. Если посмотреть в направлении, перпендикулярном оси времени, то ничего не увидишь. Относительность нам говорит, что мы не имеем никакого представления о Вселенной в настоящем, поскольку к тому времени, когда световые волны добираются до нас с информацией, она становится вчерашним днем. Но можно посмотреть назад во времени, даже до первых секунд блистающей вспышки творения.

Дорожные сны…

Не помню, когда Сьюзен и я занимались любовью — кажется, прежде чем меня приняли в братство Буджума. Это произошло где-то около английского обеденного времени, шести часов, и в «Стрижающем мече» стало немного попросторнее. Мы почти одновременно извинились, вставая из-за стола, более или менее тем же самым путем поднялись наверх и там нашли кровать, где занялись любовью — пьяно, на ощупь. Тем не менее это было очень хорошо, как-то по-дружески, пусть и немного неуклюже.