Ай да Пушкин, ай да, с… сын!
Шрифт:
— Пусть мой платочек защищает тебя от плохих людей.
Но вчера все изменилось, словно вновь они оба на шесть годков назад вернулись. Видела она, что опять все между ними вспыхнуло.
— Любый мой, — шептали припухшие с жаркой ночи губы, а в глазах вновь игривый огонек. — Береги себя.
Нежно гладила платочек, а мыслями снова и снова возвращалась в прошлый вечер и ночь. И еще ярче расцветал на щеках румянец, в груди и животе разгорался сладостный жар, отчего становилось совсем хорошо.
— Только
Вчера, как в русской народной сказке было. Поначалу, страх и ужас. Ее Санечка так гневался, что прямо беги и прячься. Разве только молнии из глаз не летали. Он, конечно, и раньше любил острое словцо, но в этот день сам себя превзошел. Братца своего, Льва, добрых пол часа костерил на чем свет стоит. Вспомнил и про его безудержные траты, и про его безалаберность, и про его амурные похождения, и про его непостоянство. Бедного Леву едва удар не хватил.
С лихвой и моим сестра досталось. Сашенька им выдал по первое число. Не обращая внимание на их слезы, припомнил им и разгульную жизнь, и беспечность, и лень.
— Очень грозен был, — шептала она, робко улыбаясь.
Не могла в своих мыслях не признаться, что таким он ей особенно нравился. Что-то в нем, всегда покладистом и учтивом, тогда появлялось первобытное, неистовое, варварское. Сашенька точь в точь начинал походить на одного из героев ее любимого французского романа, капитана королевской гвардии Француа де-Бережон, отчаянного гуляку, авантюриста и защитника слабых.
— Прямо очень грозен, — лукаво облизнула губки язычком и сразу же оглянулась по сторонам, а вдруг кто-то догадался о ее мыслях.
В мыслях снова вернулась в тот вечер, когда он прижал ее у комнаты. Она тогда аж оторопела, не ожидая такого напора и горячности. Сердечко так сильно забилось, что жарко стало.
— Что-то мне душно…
От будоражащих фантазию картин в груди вновь появилось томление. Грудь задышала чаще. Тонкие пальчики мяли только что вышитый платочек.
— Совсем душно…
Сашенька зарычал, как дикий зверь, заставив ее вскрикнуть. Вдруг подхватил на руки, занес в комнату и бросил на кровать, как охотник свою добычу. А потом такое начал вытворять, что и вспомнить…
Наталья, и правда, не знала, что и думать, испытывая странные, противоречивые чувства. С одной стороны, все случившееся вчера в спальне между ними было настолько странным, незнакомым, что при одной только мысли об этом заливалась краской. С другой же стороны, ей никогда еще так хорошо не было. Стыдно даже вспомнить, но она так кричала, так кричала…
— Ой, кто там?
В дверь комнаты робко постучали. Тихо скрипнул петли, и на пороге появились сестры. Видно было, что устали дуться и пришли за новостями.
— Ну, сестричка, ты вчера устроила, — слева присела Александра и сжала ее ладони в своих.
—
Наталья дернулась была, но держали ее крепко. Глубоко вздохнула и счастливо улыбнулась.
— Ой, девочки, что было, что было…
Дверь в спальню от сквозняков начала медленно закрываться, скрипя плохо смазанными петлями. Голоса в комнате становились все тиши и тише. Хотя некоторые, особо эмоциональные, возгласы еще можно было разобрать:
— Да ты что?! Прямо как кролики сделал…
— А кричала так, что весь дом слышал. Что, прямо так сладко было? Только не ври нам, слышишь? Поклянись…
— А потом прямо туда… Ну, туда, туда…
— Как? Туда?
— И что?
— Ой, мамочки, как было…
На некоторое время женские голоса превратились в шепот, которые было никак не разобрать. Но когда эмоции вновь стали брать верх, голоса опять стали громче.
— … И Сашенька сказал, что прикажет сшить мне особые маленькие кружевные панталончики для этого самого…
— Какие такие панталончики? Их же снимают…
— Сказал, что полураздетая я еще желаннее… А еще обещал сделать кружевные мешочки дли них… Вот такие примерно…
— Не поняла, для чего? Чего в них класть-то?
— Какая ты непонятливая, Катенька! У тебя, что впереди выпирает?
— А сиськи что ли? Так бы и сказала…
— Эх, какая же ты Таша [именно так близкие называли Наталью Гончарову-Пушкину] счастливая! Прямо белой завистью тебе завидую… Ташенька, поклянись нам, своим сестрам, что сразу же покажешь эти обновки! Клянись, иначе тебя из комнаты не выпустим и защекочем до полусмерти! Клянись.
— Да вы что, девочки?! Как можно? Мне же совестно будет…
— Не покажешь, ты нам не сестра!
Петербург, Сытнинская улица, Сытный рыно к
Несмотря на середину февраля, мороз выдался слабеньким. День был скорее промозглым, чем морозным. На мостовой многочисленные прохожие и экипажи намешали отвратного цвета снежную жижу, в которую и неприятно было даже смотреть, а не то что ступать. Но приходилось, идти-то нужно.
Александр Сергеевич застыл на подножке остановившегося экипажа, с отвращением разглядывая грязь под ногами. С мостовой пахнуло тошнотворной вонью.
— Черт, у нас, вообще, когда-то были нормальные дороги? — вопрос был скорее риторическим, чем практическим. Просто вырвалось, накипело. — Никита, ты иди по торговым рядам и слушая во все уши. Как и договаривались, ищи мне купца-прощелыгу, что хочет денег заработать. После ищи нас в трактире.