Ай
Шрифт:
– А Марик у нас кто?
– Его здесь нет.
– Ладно. Дальше.
Кевин перестал трудиться гидом только после того, как прозвучал повторный гонг, и началась игра «в клетки». Двое людей садились за стол друг напротив друга и смотрели на пустую шахматную доску между ними. Ровным счётом ничего не происходило, но по истечение минут двух один из участников этого странного турнира вскакивал и победно вздымал руки. Пары менялись, но не менялась суть.
– А мне можно поучаствовать?
– спросила шепотом Юля.
–
– А что я должна видеть?
– То, что должна.
– Как с коктейлем?
– Почти.
Народу в квартире прибывало. Вернее, происходила ротация. Кто-то исчезал, но появлялись и новые лица. Юля вдруг почувствовала себя втянутой в чужую глупую игру, смысл которой ускользал от неё. И объяснять никто ничего не желал.
– Хочу в музей, - сказала обиженно она.
– Все равно, в какой.
Кевин с готовностью посмотрел на часы.
– Успеем, - прикинув что-то в голове, наконец, сообщил он.
– Только выходим сразу, без всяких маникюров и пластических операций.
***
Поезд Q домчал их до Манхеттена за какие-то сорок минут. Там они сели на автобус и протелепались ещё полчаса в неизвестном Юле направлении. Затем прошли пешком через сквер и оказались у заброшенного с виду здания, унылого, как хрущёвка перед сносом. Табличка с надписью «Museum» на нём, однако, была, и внутри процветал порядок, а вход загораживала стеклянная будка с униформенной женщиной на посту.
– Ten bucks, - произнесла она.
Ну наконец-то, хоть кто-то заговорил в этой стране по-английски! Кевин сунул ей двадцатку и получил взамен картонные квитки. Они прошли за турникет, где коридор немедленно раздваивался, и горели красным указатели, сообщающие очень полезную для посетителей информацию, а именно: «left» и «right».
– Нам куда?
– уточнил у Юли Кевин, и она безразлично показала налево.
Крутая лестница уходила вверх, и ступенек в ней имелось никак не меньше ста. За дверями им открылся зал, полутёмный и прохладный. Угадывались ветхие стены и кое-где — подсветка экспонатов. Они подошли к первому из них.
Под стеклом лежал одинокий булыжник, покрытый зелёным мхом.
– Что это?
Юля произнесла вопрос таким тоном, что любой другой мальчик из тех, которых она знала до сих пор, немедленно принялся бы извиняться. Кевин же всего лишь приблизил своё лицо к табличке.
– Камень мостовой, - довольный, отрапортовал он.
– Восемнадцатый век.
– И всё?
– По-видимому, да.
Пройдя чуть дальше вдоль стены, они замерли у куска ржавой железной трубы. Кевин, стремясь быть на шаг впереди желаний спутницы, прочитал вслух:
– Остатки водопроводной трубы. Бруклин. Конец двадцатого века.
У полусгнившей доски, сломанной пополам Юля сказала:
– Дай я угадаю.
– Осечка, - злорадно сообщил Кевин.
– Еда бобров штата Пенсильвания.
– Бедные животные! У них там свежего дерева нет?
– Не в этом дело, - послышался чужой голос сзади.
– Наводнением унесло дом, и он застрял в бобровой плотине.
Говоривший не имел на себе униформы, из чего можно было заключить, что он — такой же посетитель. На лице его красовались пышные усы.
– Вы часто здесь бываете?
– вежливо осведомилась Юля, стараясь спрятать акцент.
– Каждый день. Иногда по два раза.
– А что здесь для вас самое интересное?
– С удовольствием вам покажу. Идёмте.
У экспоната оказалось разбитым стекло, а сам он, должно быть, отсутствовал, поскольку ровно посередине демонстрационной дощечки зияла дыра.
– Символ несуществующего, - важно сообщил усач.
– Автор неизвестен. Век тоже.
– Подделка!
– воскликнул Кевин.
– Оригинал хранится в Лувре.
– Это в Лувре вашем подделка, - невозмутимо возразил мужчина.
– А здесь и сертификат есть, и результаты экспертизы. За него «Солсби» предлагал двести миллионов.
– Фунтов?
– язвительно уточнил Кевин.
– Ну, не долларов же.
Они продолжили экскурсию, осмотрев скелет городской крысы, сломанную патефонную иголку, вязаные носки сержанта армии конфедерации, зуб неизвестного чиновника, гвоздь, засохшую слюну гадюки.
«Мне это снится, - сказала себе Юля.
– Этого не может быть. Музеев бессмысленного хлама, найденного на помойках мира, не существует. А если это сон, то мы сейчас в том легко убедимся».
С тех пор, как они вошли сюда, в зале народу значительно прибавилось.
– Послушайте, - обратилась Юля к одному из них, молодому парню лет тридцати.
– Вы не могли бы пожертвовать для нашего музея свой глаз?
– Левый или правый?
– бодро уточнил парень.
– Правый, наверное, лучше. Как ты считаешь, Кевин?
– Несомненно.
И парень сделал то, что хотела Юля — вынул глаз и протянул его на ладони, окровавленный, с шевелящимся зрачком. Что и требовалось доказать.
– Вы знаете, а я передумала. Затолкайте его обратно. Или выкиньте, если он вам не нужен.
Она даже не стала смотреть, как парень справится со своими проблемами. Вместо этого она подошла к окну и сорвала карниз, потянув за штору.
– Так больше света, - пояснила она, хотя никто на её шалость внимания и не обратил.
– Кевин, не стой пнём. Помогай.
Вдвоём они быстро оголили все окна, но Юля желала большего. Взяв булыжник восемнадцатого века, она швырнула его в люстру. Он, не долетев, обрушился на витрину с обломком трубы.
– Дакось я, - азартно поплевал на руки Кевин.
– Ты ещё слабенькая.