Ая
Шрифт:
– Бог не играет в кости, – произнесла она. И я до сих пор не понимаю, почему для знакомства она выбрала эту фразу. 1
– Не говорите Богу, что делать, – автоматически ответил я.
Мы рассмеялись, и, возникшее было, непроизвольное напряжение моментально исчезло. Завязалась обычная «светская» беседа – кто, где, как, когда, сколько, о погоде, о политике, о ценах на нефть. Постепенно мы перешли к разговору об этом месте. Что здесь так необычно красиво, тихо, спокойно. Наполняешься энергией. А потом чувствуешь, как тебя снова тянет вернуться сюда… снова и снова. Она что-то рассказывала о своей находке: «вон там, у столба… раз, два, три… у десятого отсюда есть смешная…» «Машинист локомотива, следуйте до М16… Машинист локомотива, следуйте до М16…» «…
1
Отсылка к словам Альберта Эйнштейна по поводу принципа неопределённости. Здесь и далее подробные комментарии в конце книги.
– Ты тоже это слышал?
Можно было и не отвечать, она и так видела: я тоже слышу эти загадочные звуки из ниоткуда. Она снова стала серьёзной и настороженной, как в самом начале. А потом, через пару секунд, без всякого вступления начала говорить: «Мы в детстве постоянно играли в куликашки…». Рассказанная история оказалась не менее странной, как и звуки, впрочем, как и она сама. И пока я ждал продолжения истории, либо возобновления дальнейшего общения, она, так же как появилась, также внезапно встала, и пошла между рельсами – не попрощавшись, не обернувшись. Шла ровно и легко, спокойно и молчаливо – словно и не было под ногами неудобных шпал. Как заколдованный, сидел я и не мог сдвинуться с места, наблюдал, как фигурка её становится меньше и меньше.
Послышался гудок и из-за поворота показался поезд. За всё время он появился впервые. Обычно были только звуки, ничего, кроме звуков. Гул и локомотив, тянущий вагоны, стремительно приближались. Оцепенение мгновенно слетело. Я вскочил и с бешеной скоростью понёсся догонять девушку. Она шла всё так же ровно и легко, спокойно и молчаливо, не слыша ни моего голоса, ни дикого тепловозного сигнала. Бежал, перескакивая по две-три шпалы. Боясь оглянуться, со страхом думая, что упаду, с ужасом представляя, что не добегу, не успею. Гудение двигателей заполнило всё. Плотный воздух пульсировал и сжимался сзади сильнее и сильнее. Подталкивал, выдавливал, застилал глаза мутной пеленой. До девушки осталось совсем чуть-чуть. Я со всего размаху плюхнулся на шпалы, успев лишь вжать голову в колючую щебёнку. Меня накрыло жарким тяжёлым оглушающим потоком. Грохот взорвался в голове, вокруг, во всем теле. Сверху, слева и справа неслись, яростно и ожесточённо-весело звенели, гремели, стучали – тысячи, сотни тысяч, миллионы, сотни миллионов железных дьяволов. Подо мной надрывно стонали в исполинском напряжении шпалы. И я глубже вдавливался в них, с невыносимой тревогой думая о девушке.
Как только последний вагон пролетел надо мной и скрежет начал стихать, я по-спринтерски, с низкого старта, взметнулся вверх и, преодолевая боль, рванулся вперёд – давай, давай! ещё можно успеть – и через пару гигантских прыжков встал, как вкопанный. Девушки не было. Не было, если бы она успела соскочить под насыпь, не было, если бы – не успела. Стоял, оглядывался, озирался, вглядывался. Её нигде не было. Ни девушки, ни поезда. Пустые рельсы, молчаливая насыпь, застывшие вокруг деревья. Наваждение, галлюцинация, мираж… Разбитые колени дрожали, кровь с разбитого лба и подбородка смешалась с потом, тело противно и липко расслабилось, руки не слушались, пальцы не сжимались. В глазах потемнело. Пытаясь прийти в себя, почти упал, обессилено прислонившись к столбу. И лишь через несколько долгих минут смог встать. Спотыкаясь на ватных ногах, подошёл к месту, где мы недавно сидели. Вот мой пакет: три яблока, сложенная рубашка. Два огрызка, от с удовольствием съеденных за приятным общением яблок, аккуратно лежат возле закрытой книги. Две монетки. Ещё вначале знакомства она достала их из тесного кармана шорт. Теперь я, кажется, догадываюсь – зачем.
Они лежали на рельсе, где их и положили. Не сплющенные, целёхонькие, новенькие. Свидетели моего странного «помешательства».
Это все, что у меня осталось от встречи: призрачный поезд, шрам на подбородке, образ девушки-видения без имени, две монетки и её странная история.
странная история
«Мы в детстве постоянно играли в куликашки. Если кто-то не знает, это прятки. Это
Улица наводняется голосами. От почти неподвижного говора скамеечных сплетен, до визга девчонок, за которыми носятся мальчишки. От протяжного «Сааааашааааааааааааааадоооооооомоооооййййййй» до резкого гитарного арпеджио…
Нас, поиграть в куликашки, собиралось человек десять-пятнадцать. Разношёрстных ребят, разного возраста, разного социального положения, разных национальностей… Двор, игра, лето – уравнивали нас.
Это искусство быстро найти всех. Это искусство спрятаться так, чтобы долго не нашли. Когда играешь долго, постоянно, каждый день, все знакомые потаённые места, шкеры и тайники уже становятся родными и знакомыми. С каждым разом прятаться становится всё трудней, а искать всё легче. От этого игра не становилась менее интересной. Наоборот, мы с дикими глазами рассыпались горохом в разные стороны и носились под счёт водившего – «раааааз» – в поисках, куда бы сунуться – «двааааа» –, нырнуть, спрятаться – «триииии»....
Я нашла как-то замечательное местечко, оттуда было видно всё и всех, но не видно меня. Постоянно чёртиком из табакерки выпрыгивала «тук-тука последняя рука!!!» А ведь водившему водить тогда снова… Некоторые злились. Пытались следить за мной. Приходилось метаться, юлить, чтобы не выдать свою норку…
Помню однажды водить – искать – пришлось мне. Я уже затуктукала всех. Остался лишь один. Это был парень старше нас, малолеток. Вовчик. Ему, видимо, было жаль расставаться с детством, и он часто-часто играл с нами. Вот его-то я и искала уже минут двадцать. Игра остановилась, многие разошлись по домам: ужинать, позвали вынести мусор, отправили в магазин… А я, как дура, злая и чуть не плача, уже в стопервый раз проношусь по всем известным мне местам, где можно было спрятаться.
На скамейке последнего подъезда сидела ватага взрослых мальчишек. Они рассказывали разные истории, играли на гитарах. Кто-то осмеливался даже курить под родительскими окнами. И вот в стовторой раз проносясь мимо них, что-то показалось очень странным. Ну, да… Вот я бестолковая! Хитрая вовчикина рожа! Он, словно никакого отношения не имея к нашим куликашкам, сидел среди этих мальчишек и как будто бы слушал песни, а сам хитро следил за мной.
Я развернулась и понеслась через кусты, с риском выколоть глаза, исцарапывая себе в кровь кожу – главное первой коснуться рукой стены…
На всю жизнь и запомнила: «Положи среди одинакового то, что хочешь очень хорошо спрятать». 2
Своеобразная игра в прятки была и у нас дома. За общим столом, например, мы часто играли в «найди пропажу». Надо было запомнить, что и как лежало на кухонном столе, выйти из кухни, а вернувшись, найти, что спрятали. Прятались мы и по квартире с сестрёнками. Нужно иметь огромное воображение, чтобы в маленьком пространстве квартиры спрятаться от всех. А потом ещё найти сестёр, у которых с воображением тоже было всё в порядке.
2
Отсылка к рассказу Гилберта Честертона «Сломанная шпага».
В прятки я играла в школе, с одноклассниками и учителями. В институте. Со своими парнями, ухажёрами.
Однажды я познакомилась с одним удивительным мальчиком. Умным и воспитанным. Начитанным и культурным. «Мальчик». Этому мальчику было двадцать два, и он уже вернулся из армии…
Пригласил на свидание.
Моя любовь к куликашкам оказалось сильнее. Захотелось пошалить. В тот морозный вечер он стоял под памятником в лёгкой курточке – видимо хотел повыделываться – с розой в руках. А я, укутанная в тёплую шубку, в варежках, сапожках, стояла через дорогу напротив, среди толпы, жаждущей посмотреть какой-то новый фильм, и наблюдала за ним. А потом отправила к нему какого-то мальчишку с запиской «Найди меня». Шутка не удалась, мы расстались.