Айсолтан из страны белого золота
Шрифт:
ли? Скажешь, они не держат в Колхозбенте излишек
воды про запас! Так я и поверил!
Бегенч не может сдержать улыбки,— уж очень по
душе ему этот горячий, напористый и
прямодушный человек.
— Ты чему ж это, друг, смеешься?—обижается
башлык. — Что я смешного, неправильного сказал?
— Нет, Аннак, ты все правильно говорил. Я ведь
шутил с тобой, очень занятно ты споришь. Все
правильно. В такую горячую пору не обойдешься
того, чтобы не пошуметь. Если в области тебе не
помогут — шли телеграмму в центр.
Аннак трогает поводья:
— Ну, прощай, друг. Смотри, обойди хлопчатник.
— Да я думал, как только солнце взойдет, уже
там быть, а вот запоздал. Поздно заснул и проспал.
— Да уж знаю, знаю.
«Откуда же он знает? — удивляется Бегенч. Ему
кажется, что Аннаку известно, как он всю ночь не мог
сомкнуть глаз, думая об Айсолтаи. — Вот постоишь
с девушкой минутку — и готово, все говорить
начнут!» — мысленно досадует Бегенч и спрашивает с
напускным равнодушием:
— Что такое ты знаешь?
— Знаю, что вы вчера без меня вино пили, вот
что.
— А-а! Так я и тебя звал.
— А я, может быть, шучу. Что ж, мне уж и
пошутить нельзя? Не мог я вчера прийти, ведь говорил
тебе.
— Ну, в таком случае слезай с коня. Пойдем,
выпьем сейчас по пиале за успешнее завершение
твоих хлопот.
— Нет. На вчерашний плов гостей не зовут!
— Вот как!
— А я, может, опять шучу. Сейчас, друг, не
время. Ты лучше вот что... Я хочу сегодня съездить
посмотреть отары. Хочешь, поедем со мной?
— Я тебя что-то не пойму: то ли ты в Мары
едешь, то ли на овец глядеть?..
— А я и в Мары и на овец. Сначала в Мары,
потом на овец. Ровно в два часа заеду за тобой.
— Эх, Аннак, до чего ж ты кипучий парень!
Похвала Бегенча явно по душе башлыку. Он
смотрит на молодое, энергичное лицо юноши, и вдруг
глаза его загораются огнем. Привстав на стременах и
вытянув, как оратор, правую руку вперед, он говорит
с воодушевлением:
— Друг, молод ты, многого не видал на своем
веку. Не видал той жизни, какой жили наши
деды-прадеды. Ты родился в новую эпоху. Ну Еот и подумай,
какая она, каша эпоха! Это эпоха машин, эпоха
великого движения вперед, эпоха Сталина! Если я в
такую эпоху буду на каждый путь по целому дню
терять да под каждым кустом спать заваливаться, тогда
придется колхозу еще десять башлыков мне в помощь
выбрать. Да разве так пятилетку в четыре года
выполняют?
Сиповатый голос Аннака
громче:
— Мы должны бесперебойно давать сырье нашим
фабрикам, заводам. Мы должны быть готовы в
любую минуту дать отпор черным вражьим силам,
которые хотят надеть нам на шею ярмо. Мы должны за
один шаг делать два, три, пять шагов... Мы должны
показать врагам силу человеческого труда.
Проходящие мимо колхозники останавливаются
и слушают горячую речь башлыка.
— Пусть злоумышленники-империалисты знают,
что вчерашний чабан и сын чабана не даст в обиду
свою родину! Наш труд и наша вера в свои силы
всегда одерживали победу и снова одержат победу!
Вокруг Аннака понемногу собирается целая толпа.
Подошедшие позже колхозники стараются
протиснуться поближе к оратору.
— Пусть наш свободный труд превратит родную
страну в прекрасный, цветущий сад!
Вытянувшись на стременах, расправив могучие
плечи, Аннак поднимает нагайку и указывает на
солнце:
— Пусть солнце, которое обходит весь земной
шар, расскажет миру о том, что советский народ — это
одно тело и одна душа, что советский народ хочет
мирной жизни, но если проклятые торгаши сунутся
еще раз к нам, на нашу землю, то мы растопчем их,
как вонючих гадов!
Взмахнув нагайкой, Аннак опускает на седло свое
грузное тело и тут только замечает, что у него
заметно прибавилось слушателей. Смущенно улыбаясь, он
отыскивает глазами Бегенча и говорит, стараясь не
глядеть по сторонам:
— Да, вот какое дело... У меня, знаешь, что-то
распалилась душа. Вот язык и сорвался с привязи.
А ты что, друг, меня не одернул?
— А зачем? Ты очень хорошо говорил. Видишь,
твой доклад не один я слушал. Вроде как колхозное
собрание получилось. И я думаю, Аннак, что мы
вчера ошибку допустили.
— Какую ошибку?
— На Всесоюзную конференцию нужно было не
Айсолтан послать, а тебя.
Аннак, стараясь скрыть смущение, громко хохочет
густым, сиплым басом. Но тут же глаза его снова
загораются, и он гудит, наклоняясь с седла к Бегенчу:
— Эх, друг, ну как молчать, как держать такую
досаду на сердце! Ведь подумать только, что я тут
хлопочу, из сил выбиваюсь, а они ищут базы для
своих бомбардировщиков!
— Ничего, Аннак, собака лает, а караван идет
р. перед.
— Верно, друг. Ну, прощай!
— Так ждать тебя к двум часам?