Айвенго (с иллюстрациями)
Шрифт:
– Дочь моя,- отвечал Седрик в великом смущении,- мне нельзя оставаться в этом замке и терять время на исполнение обычных моих обязанностей. Я должен уйти как можно скорее. Жизнь и смерть многих зависит от этого.
– Отец мой,молю вас во имя обетов, которые вы на себя приняли, не покиньте несчастного, не откажите ему в своих советах и помощи!- продолжала просительница.
– Чтоб меня чёрт побрал и засадил в Ифрин заодно с душами Одина и Тора, - проговорил в раздражении Седрик.
Он, вероятно, произнёс бы ещё несколько фраз в том же духе, но их беседа была прервана грубым голосом Урфриды-
– Что это значит, милочка?- обратилась она к собеседнице Седрика.- Так-то ты платишь мне за мою доброту, за то, что я позволила тебе выйти из темницы? Святого человека довела до того, что он начал ругаться, чтобы избавиться от приставаний еврейки!
– Еврейки!- воскликнул Седрик,придираясь к случаю, чтобы как-нибудь улизнуть от обеих.
– Дай мне пройти, женщина! Не задерживай меня. Я только что исполнил святой долг и не хочу оскверняться.
– Иди сюда,отец мой,- сказала старуха.- Ты не здешний и без провожатого не выберешься из замка.Поди сюда, мне хочется с тобой поговорить. А ты, дочь проклятого племени, ступай к больному и ухаживай за ним, пока я не ворочусь. И горе тебе, если осмелишься ещё раз уйти оттуда без моего разрешения!
Ревекка скрылась.Урфрида,уступая её мольбам, позволила ей уйти из башни, а затем приставила её ухаживать за раненым Айвенго. Ревекка хорошо понимала, какая опасность угрожает пленным,и не упускала ни малейшего случая что- нибудь сделать для их спасения.Услышав от Урфриды,что в этот безбожный замок попал священник, она надеялась на его защиту заключённых. Для этого она и поджидала в коридоре мнимого монаха. Но мы видели, что попытка её кончилась неудачей.
Глава XXVII
«Во всём, что ты б сказать могла,
Должны быть грех, печаль и стыд.
Известны все твои дела…
Но что ж преступница молчит?»
«Я стала жертвой новых бед -
От них душа ещё мрачней;
А у меня и друга нет-
Кто б мог внимать тоске моей;
Но выслушай - и дай ответ
На исповедь моих страстей».
Когда Урфрида криками и угрозами прогнала Ревекку обратно в комнату больного,она насильно потащила за собой Седрика в отдельную каморку и, войдя туда, крепко заперла дверь. После этого она достала с полки флягу с вином и два стакана, поставила их на стол и сказала скорее тоном утверждения, чем вопроса:
– Ты сакс, отец мой?- заметив, что Седрик не торопится с ответом, она продолжала:- Не спорь, не спорь. Звуки родного языка сладки для моих ушей, хотя и редко я их слышу, разве только из уст жалких и приниженных рабов, на которых гордые норманны возлагают лишь самую чёрную работу в этом доме. А ты сакс,отец,и хотя служитель божий, а всё-таки свободный человек. Приятно мне слушать твою речь.
– Разве священники из саков не заходят сюда?-спросил Седрик.- Мне кажется, их долг - утешать отверженных и угнетённых детей нашей земли.
– Нет, не заходят,- отвечала Урфрида, - а если и заходят, то предпочитают пировать за столом своих завоевателей,а не слушать жалобы своих земляков.Так по крайней мере говорят о них, сама-то
– Да, я сакс,- отвечал Седрик,- но недостоин звания священника. Отпусти меня, пожалуйста! Клянусь, что я вернусь сюда или пришлю к тебе другого духовника, более меня достойного выслушать твою исповедь.
– Погоди ещё немного,- сказала Урфрида,- скоро голос, который ты слышишь, замолкнет в сырой земле.Но я не хочу уходить туда без исповеди в своих грехах, как животное. Так пусть вино даст мне силы поведать тебе все ужасы моей жизни.
Она налила себе стакан и с жадностью осушила его до дна, как бы опасаясь проронить хоть одну каплю. Выпив вино, она подняла глаза и проговорила:
– Оно одурманивает,но ободрить уже не может.Выпей и ты, отец мой, иначе не выдержишь и упадёшь на пол от того, что я собираюсь рассказать тебе.
Седрик охотно отказался бы от такого зловещего приглашения, но её жест выражал такое нетерпение и отчаяние,что он уступил её просьбе и отпил большой глоток вина. Словно успокоенная его согласием, она начала свой рассказ.
– Родилась я,- сказала она,- совсем не такой жалкой тварью, какой ты видишь меня теперь,отец мой.Я была свободна,счастлива,уважаема,любима и сама любила. Теперь я раба, несчастная и приниженная. Пока я была красива, я была игрушкой страстей своих хозяев, а с тех пор как красота моя увяла, я стала предметом их ненависти и презрения. Разве удивительно, отец мой, что я возненавидела род человеческий и больше всего то племя, которому я была обязана такой переменой в моей судьбе? Разве хилая и сморщенная старуха, изливающая свою злобу в бессильных проклятиях,может забыть, что когда-то она была дочерью благородного тана Торкилстонского, перед которым трепетали тысячи вассалов?
– Ты дочь Торкиля Вольфгангера!- сказал Седрик, пятясь от неё.- Ты… ты родная дочь благородного сакса, друга моего отца и его ратного товарища?
– Друг твоего отца!- воскликнула Урфрида.- Стало быть, передо мной Седрик, по прозвищу Сакс, потому что у благородного Херварда Ротервудского только и был один сын,и его имя хорошо известно среди его соплеменников.Но если точно ты Седрик из Ротервуда, что означает твоё монашеское платье? Неужели и ты отчаялся спасти свою родину и в стенах монастыря обрёл пристанище от притеснений?
– Всё равно, кто бы я ни был,- сказал Седрик.- Продолжай, несчастная, свой рассказ об ужасах и преступлениях.Да, преступлениях, ибо то, что ты осталась в живых, - преступление.
– Да, я преступница,-отвечала несчастная старуха.-Страшные,чёрные, гнусные преступления тяжким камнем давят мне грудь, их не в силах искупить даже огонь посмертных мучений.Да,в этих самых комнатах, запятнанных чистой кровью моего отца и моих братьев,в этом доме я жила любовницей их убийцы, рабой его прихотей, участницей его наслаждений. Каждое моё дыхание, каждое мгновение моей жизни было преступлением.