Аз победиши или Между землёй и небом - война
Шрифт:
Рай лесной Пэтро на своей шкуре испытал, нахлебался досыта тамошних борщей. Платили щедро, это да. Но при первой же возможности подался Пэтро на юг, в Северо-Американские Соединенные Штаты. Семья на родине посылок и денег не ждала, молясь на образа святых мучеников, чтоб здоровья кормильцу дали - не имелось у Пэтра Нэпыйводы семьи, один как сирота горемычный он был, один в целом свете, мамо и батько его преставились давно, земля родимая им пухом, и был он у них единый сын, других Господь не дал; когда уходил за кордон, заколотил двери да окна хаты родной да поцеловал землю у порога - знал, в Самбор не вернется. Жменьку той земли носил Пэтро в торбочке полотняной, на шнурке поцепленной
Свободный Пэтро был на чужбине, аки ветер, когда на юг подался. Долгов, слава Господу, не имел. Деньжат в кармане коттоновых, до светлой синевы вытертых штанов, джинсов по-ихнему, правда, тоже почти не осталось. Зачем подался, и сам не ведал. Наскучила ему беспросветность, и злобная алчность наскучила, горящая в глазах земляков, горбатящихся на просеках и лесопильнях - у них дома голодные рты хлеба ждут; а многие хлопцы да вуйки семьи на чужбину приволокли, первые хатки украинские на канадской земле поднялись...
Даже ветер, ежели вдуматься, подчиняется неким закономерностям в полете своем. Так и Пэтро, хочешь не хочешь, в большие города тянулся потеряться, не видеть лиц девчат украинских, чернобровых...
Стэцька-побратима повстречал в большом городе, Сиэттлом званом. Пришел в этот город из канадского Ванкувера, голодный и злой, но веселый начинал понимать, что дороже воли вольной ничего в целом белом свете нет.
Услыхал родную речь в разноязыком гомоне припортового кабака. До хлопца трое греков доматывались, хлопец их костерил почем зря на чистейшей ридний мови, и закатывал рукава.
Пэтро встал плечом к плечу. Так после и на Восход добирались: плечом к плечу, Пэтро да Стэцько. А греков тех они с трех ударов усмирили, положили всех, будут знать, как забижать _н_а_ш_и_х_ хлопцев... Нигде не задерживались наши хлопцы надолго, а в Новом Йорке застопорили ход: впереди океан, за океаном - ридна нэнько Украйна. Мать родная. Решали: до дому или погодить? Решили: погодим. Стэцька тоже никто не ждал в родном Немирове. Крепкие хлопцы в Новом Йорке без работы не останутся; а тут и газеты весть принесли: в Российской Империи народ супротив царя бунтует, какую-то революцию затеял. В революцию хлопцы соваться не решились. Супротив царя-москаля выступить - за милую душу! но пугало страшное, таинственное слово "революция". Пэтро сказал побратиму: это не просто бунт, это хуже, и как завсегда украинцы пострадают больше всех...
– ...За що я тэбэ поважаю, Пэтро, - говорил Стэцько Пэтру как-то, в шинке на Двадцатой Стрит, в который они хаживали промочить глотки слабенькой американской горилкой, - так то за впэртисть. Ты всэ, що нэ робыш, старанно робиш до самого кинця. О'кей, як тут кажуть. Лантухы з кораблив вывантажуеш - бильш за всих. У бийку влизаеш - бьешся клято, докы нэ впадэш. Пьеш - до всырачкы. Тоби дай можлывисть - выпьеш усю горилку в Г'Амэрыци. Та й призвыще в тэбэ видповиднэ... Тилькы нэ зрозумию аж нияк, чого ты николы нэ навидуесся у хатыну до повий? Таки гарни дивчатка тут е... Вжэ рик тэбэ знаю - николы нэ бачыв, щоб ты на дивок заглядавсь. Чому цэ так?
– Облыш, - хмуро ответил Пэтро, и налил себе и Стэцьку еще по полному стакану.
– Пый липше. Знайшов про що тэрэвэни розводыты.
– Та що ж, я й выпыты можу, алэ ты мэни видповидай, братэ. Яка лахудра тэбэ так образыла, що ты...
– Пый!!
– прикрикнул на Стэцька Пэтро.
– Пый та нэ мэлы дурныць.
Стэцько пригубил и скривился.
– Остобисыв мени той виски, - сказал.
– Покуштуваты б добрячойи горилкы...
– А може, зробымо?
– предложил Пэтро.
– Накупымо зерна, дрижджив... поставымо брагу...
–
– А що, цэ думка...
– сказал в ответ побратим. Такой бизнес ему явно по душе пришелся.
– ...наробымо горилкы, и зыск будэ, прибуток, та й сами нап'емося...
– Компани "Нэпыйвода енд Хомченко лимитэд", - сказал Пэтро.
– А тэбэ нэ лякае, що у цьому клятому мисти, окрим нас з тобою, люды занадто слабки, щоб вытрыматы дию нашойи горилкы?
– Ничого, прывчаться, - заверил Стэцько.
– Хто помрэ, а хто выжывэ, той поважаты будэ. Ще й благаты будуть, щоб побильшэ налывалы...
– Пострывай-но, хлопче!
– охладил Стэцьков пыл Пэтро.
– Трэба ж купуваты патэнта! Гроши в нас е на цэ?
– Заробымо, - убежденно сказал Стэцько на это, - або позычымо.
– Хто ж нам дасть? Нэма дурных...
– Е люды, - загадочно ответил Стэцько и с гримасой отвращения осушил полный стакан виски - одним глотком.
– О-о-о-о-о-о, мистер!!!
– раздался откуда-то слева, со стороны стойки, восхищенный возглас.
– Глазам не верю! Как вы можете?!
– Нэ вирыш, пиды втопыся, - пробормотал Пэтро и повторил "подвиг" Стэцька. Утерши губы тыльной стороной ладони, облизнул козацкие усы, и добавил на ломаном гамерыканском несколько фраз, основной смысл которых сводился к безаппеляционному утверждению, что все нации на свете белом, за исключением парней с Украины: просто "щи-иты" по части выпивки. Плюгавый янки, восхитившийся тем, как хлопцы осушали стаканы, полностью согласился с утверждением Пэтра, присовокупив что-то насчет того, что если джентльмены, с которыми он имеет честь беседовать - эти самые парни с Украины ("Кстати, джентльмены, а это где штат такой, Юкрэйн, не возле Тексаса?"), то никаких сомнений быть не может...
Пэтро вздохнул и начал придумывать новый способ задеть янки за живое. Без драки - посещение питейного заведения полноценным считаться не может. Никакого удовольствия, никакого морального удовлетворения. Для чего хлопец в шинок ходит? Себя показать, людэй проверить...
Когда Пэтро заливал в глотку больше десяти стаканов, все янки почему-то нацепляли на свои головы лица подпоручика-москаля, и такого непотребства Пэтро сносить никак не мог.
"Скилькы ж йих туточки?", - подумал Пэтро, и в который раз принялся пересчитывать подпоручиков, морды которым он сейчас примется бить. Нэнавыджу я вас, жэрэбци кляти...
– Говнюки вы все, ублюдки, ненавижу вас!
– сказал им по-английски, чтоб знали, за что получат.
– Стэцько, затулы мени спыну, - сказал он побратиму; и медленно вырос из-за столика, опираясь на него сжатыми кулаками.
"Колы-нэбудь я тоби розповим, братэ Стэцько, чого я нэ ходжу до дивок", - подумал Пэтро.
Единственный раз, когда Пэтро попытался побаловаться с женщиной, еще там, в Канаде, единственным и остался: попытка закончилась плачевно. Когда он лег с ней, то обнаружил, что у золотоволосой грудастой канадки лицо Ганки - и чуть было не удушил ни в чем не повинную дивчыну. Слава Исусу, не до конца задавил. Крепкая девка попалась, да и вовремя опомнился. Пришлось выложить двухгодичные сбережения, чтобы она не подала в суд за телесные повреждения и насильственное лишение чести. (Хотя ниже горла Пэтро не успел ее даже потрогать...). Тюрьму канадскую Пэтро так и не отведал; сравнить с австрийской не довелось. "Ну ничого, - иногда думал он, - гамэрыканську, пэчинкою чую, зсэрэдыны побачыты мэни на роду напысано. Мабуть, не така смердюча, як швабська, та й то гаразд..."