Азбука
Шрифт:
Потом выяснилось, что Калифорния — не остров. Но выяснилось и другое — там действительно есть золото. Это случилось в январе 1848 года, когда при строительстве мельницы на земле Зуттера были найдены золотые самородки. Швейцарец Иоганн Август Зуттер основал колонию Новая Гельвеция и оборонительный форт неподалеку от будущего города Сакраменто. Он был самым богатым и могущественным человеком к западу от гор Сьерра-Невада. Обнаружение золота не удалось сохранить в тайне, и это разорило его. Ни строительство мельницы, ни работа других его предприятий, ни земледелие уже не были возможны. Все бросились добывать и мыть золото, а прибывавшие отовсюду полчища золотоискателей нарушали границы его владений и убивали его индейцев. Вскоре к местным жителям присоединились толпы янки и европейцев, приплывавших на кораблях. Путешествие на паруснике вокруг мыса Горн продолжалось много месяцев, поэтому корабли возили пассажиров до Панамского перешейка и по другую его сторону, а сам перешеек будущие старатели преодолевали своим ходом. Так вырос город Сан-Франциско, хотя вскоре в его порту уже стояло множество брошенных кораблей, чьи команды в полном составе сбежали искать золото.
Кульминация
Белые старатели, заполнившие лагеря у подножия Сьерры-Невады, представляли собой смесь всех профессий, национальностей и уровней образования. Пожалуй, друг с другом они соглашались только в одном: что конокрады, то есть индейцы, не заслуживают жалости. Лишь немногим добровольная каторжная работа принесла достаточно самородков или золотого песка, чтобы разбогатеть, но и они спускали деньги на алкоголь, карты и женщин. Благоразумно поступали предприимчивые владельцы баров и торговцы, обеспечивавшие лагеря пищей и снаряжением, а также женщины, торговавшие своими прелестями, которые пользовались спросом у мужского населения. Некоторые из них сколотили в Сан-Франциско состояния. Преуспевали и врачи, особенно те, кто занимался лечением венерических болезней. В частности, врачом был живший в Сан-Франциско поляк Феликс Вежбицкий (1815–1860), эмигрировавший в Америку еще в 1834 году. Он стал автором первой изданной в Калифорнии книги, озаглавленной «California As It Is, and As It May Be», то есть «Калифорния как она есть и какой может быть».
245
«Трибуна народов» (франц. «La Tribune des Peuples») — международная политическая газета, издававшаяся А. Мицкевичем в Париже в 1849 г. В выходившей по-французски газете провозглашались идеи Весны народов, и в частности независимости Польши.
Дикий Запад, почти кинофольклор. Вроде бы все это было так давно, но именно там, на Диком Западе, прошла значительная часть моей жизни, и мне трудно не думать о людях, которые когда-то ходили по этой земле. О трагической истории Иоганна Августа Зуттера, о тех, кто отправился на другой конец континента, чтобы погибнуть от ножа, пули или болезни и упокоиться на одном из многочисленных кладбищ возле бывших золотых приисков. Об индейцах, у которых отобрали их охотничьи территории и которых потом начали убивать за то, что они обеспечивали себя мясом, занимаясь кражей лошадей и мулов.
Из всех приобретенных и потерянных богатств, из мгновений торжества и трагедий самой долговечной оказалась песня.
Эту песенку о золотоискателе 1849 года и его дочери Клементине по-прежнему поют и используют в фильмах. Чтобы не утруждать читателя поисками текста, привожу первый куплет и припев — в оригинале:
In a cavern, in a canyon, Excavating for a mine Lived a miner, forty-niner, And his daughter Clementine. Припев: Oh my darlin’, oh my darlin’, Oh my darlin’ Clementine, you are lost and gone forever Dreadful sorry, Clementine.Эту песню нельзя назвать сентиментальной — скорее уж юмористической. Ведь когда героиня погибает, свалившись в бурную реку, разве можно всерьез сказать: мне очень жаль, Клементина? Описание ее красоты тоже не слишком возвышенно: она, хоть и была подобна фее, носила ботинки девятого размера, то есть была великаншей. А когда она тонет и ее розовые губки пускают пузыри (bubbles soft and fine), вспоминающий ее мужчина признается:
Но я плавать не умею, Клементину я не спас. Дорогая, дорогая, Дорогая Клементина.И
Я дергаю за эту нить памяти, но вытянуть удается немногое — лишь то, что осталось от рассказов бабушки Милошовой. Имброды были любимым местом ее детства — а стало быть, имение Молей, точнее, фон Молей. В Инфлянтах были семьи, происходившие от меченосцев и полонизированные, — как Моли, Плятеры, Вейсенгофы, которые, подобно Рёмерам и Путткамерам, переезжали оттуда на юг, в Литву, — или русифицированные, как Будберги и многие другие, отправлявшиеся делать карьеру в царской администрации. Некоторых я затрудняюсь отнести к какой-либо категории — например, Тотлебенов.
246
Имброды — ныне литовская деревня Имбрадас неподалеку от границы с Латвией и города Зарасай.
Имброды — это в сторону Динабурга [247] , по-нынешнему Латвия. Не слишком далеко оттуда находится Лукомль [248] с могилами друйских Милошей, но это уже в Белоруссии. Обрывки каких-то смутных рассказов о суеверной горничной, которую разыгрывала молодежь, о ботике на озере (кто теперь называет так парусную
247
Динабург — ныне латвийский город Даугавпилс.
248
Лукомль — некогда город, а ныне село в Витебской области Белоруссии.
249
Эмилия Плятер (1806–1831) — графиня, капитан Войска Польского, героиня восстания 1830–1831 гг., дальняя родственница Ч. Милоша по линии фон Молей.
Эта дама трогает меня уже одним фактом своего существования, от которого осталось лишь двустишие.
Ах да, когда-то давно я рассматривал альбом моей бабки времен ее молодости. Она рисовала цветы и фрукты, записывала стихи — уж не знаю, чужие или свои собственные. В ее рассказах появлялись и вечера в городе, то есть в Риге, — ведь жила она там, а в Имброды ездила только на каникулы. Оперные спектакли, лебедь, плывущий по сцене словно живой, выступления знаменитой певицы Аделины Патти [250] , польский театр со сценической адаптацией «Детей капитана Гранта» Жюля Верна. И Майоренгоф [251] , поселок под Ригой, куда они ездили купаться в море.
250
Аделина Патти (1843–1919) — знаменитая итальянская оперная певица.
251
Майоренгоф — ныне Майори, один из курортных поселков, входящих в состав современной Юрмалы.
Ганзейская Рига богатого немецкого купечества, город каменной готики, привлекавший своим статусом местной столицы. Мою прабабку фон Моль выдали замуж за жившего там врача Лопацинского. Кажется, доктор Лопацинский учился в Дерпте — старейшем университете в тех краях, кроме виленского, закрытого после ноябрьского восстания [252] . А мой отец вроде бы родился в Риге, а потом вместо Дерпта выбрал Рижский политехникум.
Было ли у моего прадеда Лопацинского какое-нибудь состояние или только профессия врача — не знаю. По рассказам бабки я помню, что он был человеком добрым, даром лечил бедных и выкидывал разные штучки, то есть был шутником. Меня угнетает темнота, окружающая жизни, которые невозможно себе представить, — этот врач, его жена, то есть моя прабабка, — и я вижу только бабку, не дальше. В темноту погрузились и все Инфлянты, и имение Имброды. Я ловлю себя на вопросе, на каком языке говорили тамошние крестьяне. Наверное, на латышском.
252
Ноябрьское восстание — польское восстание 1830–1831 гг. против Российской империи.
Для меня это одно из тех мест, куда попадаешь случайно и как бы нехотя, но постепенно они оседают в тебе и потом что-то значат. Я был там бессчетное число раз в компании более или менее близких мне людей, и теперь, приезжая туда, должен думать о них. Инвернесс с самого начала был для меня трудным местом из-за залива Томалес, вдоль которого идет единственная прямая улица городка — по другую ее сторону почти вертикально высится склон с зелеными зарослями. Залив мелкий — может, это иллюзия, но он кажется слишком мелким, чтобы в нем плавать. Во всяком случае, при ветре на нем появляется только рябь. Несколько катеров стоят у мола словно вопреки естеству, хотя, в принципе, они могут выходить в Тихий океан. Быть может, мои ощущения досады и неудобства как-то связаны с другим берегом, совершенно голым — ни полей, ни деревьев, ничего. Настоящий Инвернесс расположен не на берегу залива, а как раз на крутом склоне, в зарослях лиственных деревьев, лавров и madrone [253] . По этим зарослям трудно догадаться, что в них спрятаны извилистые улочки и деревянные дома (в основном летние), настолько плотно окруженные буйной растительностью, что чувствуешь себя почти как в раю. Жить в одном из них, как я узнал по собственному опыту, — значит ежедневно общаться с птицами и зверями. Так что окрестности Инвернесс могут привлечь даже бывшего орнитолога вроде меня. В Олеме начинается дорога длиной несколько километров через секвойный лес, по которой мы не раз ходили всей семьей и с друзьями к морю, но тогда в начале этой дороги были только луга, дубы и пасущиеся лошади. Теперь там огромная стоянка и центр информации для любителей природы. Как-то этот Инвернесс (и Олема) запал мне в душу, хотя главным образом благодаря людям, с которыми я там бывал. А сам по себе этот город по-прежнему вызывает во мне какое-то непонятное сопротивление.
253
Англ. madrone — земляничное дерево, растущее в Северной Америке и Средиземноморье, с вечнозелеными листьями и съедобными плодами.