Азм есмь царь
Шрифт:
Удар. И я слышу, как хрустят княжеские костяшки.
Удар. И лицо государева человека окончательно становится похожим на отбивную. Надёжно зафиксированный магией земли Габриэля, он более не представлял опасности. Но князю, кажется, было уже всё равно.
Удар. И Габи отправляет архитектора в забытьё.
— Хватит! — наконец-то нахожу силы для крика. — Габриэль… — но князь, как заворожённый, продолжал монотонно избивать мага, что чуть его не убил. Полностью оторвавшись от реальности, он игнорировал как раны, так и боль.
Лоск «принца» куда-то пропал, и теперь передо мной
Крепко обняв его за мощную шею и тихо прошептав какую-то нежную чушь и просто ласковые слова, я закрыла глаза, боясь увидеть худшее проявление «княжеской» натуры моего Габи.
Но очередного удара не последовало, лишь тяжёлое сопение и измученный вздох. Повернувшись ко мне и нежно обняв, он уткнулся носом в мои волосы. Его дыхание обжигало, а мелькнувший на секунду взгляд был полон вины и какой-то детской обиды. На миг я сама ощутила вину, и стало слегка не по себе.
— Спасибо… — тихо произнёс княжич, продолжавший сжимать меня, словно любимую игрушку. — Ярость перекрыла все мысли. — признался он. — Но если бы не она, то я мог бы и не встать после первого «копья». А вся его бравада и мерзкие речи… — князь скрипнул зубами. — Так и раздавил бы гада, но стоит признать, врагом он оказался достойным, но, увы, не человеком! — в васильковых глазах княжича вновь мелькнули опасные искры, но я быстро коснулась его щеки ладонью, и он вновь успокоился.
Так мы и стояли, обнявшись, посреди поверженных противников и распятого архитектора. И ничто нам не мешало, а ласковый ветер всё так же нежно ласкал мою кожу. От Габи прямо-таки «веяло» надёжностью, силой и свежей победой, и всё это пахло «железом».
Васильковые глаза влюблённо смотрели куда-то сквозь меня, и в них то и дело мелькало «желание» и обида вперемешку с упрёком. И я его понимала, ведь против физиологии и гормонов не попрёшь, особенно в нашем-то возрасте. Но всегда есть это проклятое «Но». И моё «Но» называлось традициями.
«Конец воспоминания».
— Так чем могу помочь, государь? — Лань всё так же невинно интересовалась.
Её большие, широко распахнутые глаза казались воплощением невинности. Она склонила голову, застенчиво закусив губу, и повторила свой вопрос. Её голос, подобный журчанию ручья, звучал так, будто она только что проснулась от сладкого сна. Она была одета в простое, но элегантное платье, которое подчеркивало её изящную фигуру. Её длинные волосы были распущены и ниспадали каскадом по спине, словно шелковый водопад. Я смотрел на неё, зачарованный её красотой. Она была словно прекрасный цветок, распустившийся в саду, полном колючих кустов. Я чувствовал, как по моим венам течёт кровь, ускоряя свой бег.
— Мне нужна твоя помощь.
Лань вскинула голову, её брови слегка нахмурились.
— Что случилось, государь? Расскажите мне, и я сделаю всё, что в моих силах, — сказала она.
—
Лань кивнула, её губы сложились в понимающую улыбку.
— Я вас понимаю, государь. При дворе полно ушей, особенно когда речь идёт о вас, — прошептала она.
Она приблизилась, и я ощутил тепло, исходящее от неё, словно лучик солнца. Её взгляд был ясным и чистым, как голубое небо.
— Говорите, государь, — прошептала она, наклоняясь ко мне. — А я буду слушать.
— Всё просто, душа моя, — произнёс я, голос мой звучал хрипло, но твердо. — У тебя есть претензии на трон. Сначала мы соберём Маньчжурию во что-то единое, а затем и все прочие провинции Мин. И тогда ты займёшь своё место как моя подданная.
Я смотрел на Лань, хмуря брови. Её красота, обычно ослепляющая, теперь казалась мне лишь раздражающим напоминанием о том, что нас разделяет. Между нами лежала пропасть, вырытая амбициями и веками вражды. В её глазах, обычно полных невинности и любопытства, теперь застыла неподдельная тревога. Её губы, обычно слегка приоткрытые в застенчивой улыбке, теперь были плотно сжаты.
— Государь… — начала она, но я поднял руку, прерывая её.
— Не называй меня так, — холодно произнёс я. — Я не твой государь. По крайней мере пока…
Пусть я и знал, что мои слова звучат грубо, но я не мог позволить себе слабость. В этом мире, где выживают только сильнейшие, жалость — это роскошь, которую я не мог себе позволить.
— Ты знаешь, что я могу дать тебе. Могу дать тебе мощь, могу дать тебе власть. Могу дать тебе мир, которого ты так жаждешь. Но для этого тебе нужно пожертвовать некоторыми вещами.
Я сделал шаг к ней, мой взгляд был тяжелым, как грозовые тучи.
— Ты готова пожертвовать своей мечтой о троне? Готова пожертвовать своей кровью? Готова пожертвовать своей душой?
Я ждал её ответа, не моргая. Мне хотелось увидеть в её глазах отражение своих мрачных мыслей.
— Полная автономия поднебесного «княжества» входит в контракт? — прозвучал голос, нарушивший напряженную тишину.
Лань вздрогнула, словно от неожиданного удара, и быстро отступила от меня. Её глаза, недавно полные тревоги, теперь были наполнены не меньшим удивлением. В дверном проеме стоял Карим, его лицо было затемнено тенью от широкополой шляпы, но его глаза блестели необычайным огнем. Они были словно две искры, вырвавшиеся из темноты и готовые охватить всё вокруг пламенем.
— Карим? — прошептала она.
— Прошу прощения за нежданный визит, государь, — произнёс Карим, делая шаг в тайную комнату.
Он двигался плавно, словно хищник, наблюдающий за своей добычей. Его взгляд был острым и непроницаемым, как лезвие меча.
— Я слышал интересный разговор. И не мог удержаться, чтобы не присоединиться.
Его слова звучали спокойно, но в них таилась неизбежность бури.
Лань в немом ужасе наблюдала за этой сценой, словно за битвой гигантов. Она понимала, что здесь решаются не просто её судьба, но и судьба всей Маньчжурии, а затем и Поднебесной империи.