Азм есмь царь
Шрифт:
Карим был прав. Я не понимала. Я видела в нем человека, но он был не просто человеком. Он был хранителем рода и чёртовым демоном. На миг я почувствовала, как моя надежда угасает, как вера испаряется. Дух был не тем, кого я ожидала увидеть.
— Я просто хотела тебе помочь, — шепнула я, и в моем голосе прозвучала печаль. — Я хотела сделать все правильно.
— Ты делаешь всё правильно, — ответил он, и в его глазах снова заблестели слезы. — Но ты не понимаешь, что это такая боль. Это такая трагедия. И никто не может меня от нее избавить.
Он сделал шаг вперед, и я почувствовала,
— Прости меня, — сказал демон, и в его голосе звучала усталость. — Прости меня за всё, что я сделал. И прости меня за то, что я делаю сейчас.
Он коснулся меня рукой, и я почувствовала, как его магия проникает в меня. Но это была не та магия, которая дала бы мне силу. Это была магия, которая заставила меня понять, что любовь и боль — это две стороны одной медали. Его мощь плавно заполняла моё магическое ядро и прокачивала каналы, расширяя их проводимость. Чудовищное количество силы меняло меня на духовном уровне, и я неумолимо становилась сильнее.
— Но почему ты тогда здесь? — вновь задаю резонный вопрос.
— Наивное дитя. — демон вновь улыбнулся. — Лазейка в виде призыва даёт мне и таким же, как я, возможность хоть ненадолго, но всё же вырваться из чёртова артефакта! А теперь слушай стандартное предложение. Если сломаешь печати и освободишь меня из плена, я выполню одно твоё желание. Любое! Без обмана… — предельно серьёзно произнёс. — Но никто так и не нашёл эту Соломонову книгу, так что я уже особо и не надеюсь, а теперь поговорим о том, что я могу дать и попрошу взамен. — демон расплылся в хищной улыбке и сделал уверенный шаг в мою сторону.
— Ты же ведь хочешь вернуть трон поднебесного царства? — Карим загадочно улыбнулся. — И неважно, что ты дитя от наложницы. Моя сила поможет тебе взять твоё по праву. Но взамен мне понадобится помощь от твоего «Царя». — Он замолчал, нежно обнимая меня за плечо и уводя прочь из замка, что стремительно рушился позади нас.
Глава 10
Тяжелые дубовые двери дворца, украшенные резными львами, скрипнули, впуская меня в прохладную, пахнущую полиролью и ладаном тишину. Холодные глянцевые плиты пола отражали приглушенный свет от высоких окон, задрапированных тяжелыми, вышитыми золотом портьерами. Стены, обитые красным бархатом, казались неподвижными свидетелями столетий, а монументальные портреты предков с невозмутимыми лицами смотрели на меня свысока.
Воздух насыщен ожиданием, не тем, что предшествует битве, а скорее, перед вынесением приговора. Я шел, не торопясь, сквозь залы, мимо статуй и фонтанов, украшенных драгоценными камнями, мимо свиты, которая, как и стены дворца, была молчалива и неподвижна.
В сердце дворца, в зале заседаний, где столетиями принимались решения, влиявшие на судьбу целой империи, меня ждал Совет. Их лица, привычно безразличные к моим победам и поражениям, сегодня были напряжены, ожидание на их лицах ощущалось как физическое напряжение.
— Ваше Величество, — начал седовласый, словно высеченный из камня, старый канцлер, его голос был тихим, но проникал в самую
Я молча кивнул, ожидая продолжения, сердце стучало, словно молот в кузнечном горне. Маньчжурия, вечный источник нестабильности на восточной границе, — цель моей жизни, ключ к единству всей Поднебесной, но не одним востоком едины, как говорится.
— В их пограничных землях, — начал канцлер с неожиданным задором, — война, пожары, разруха. Они умоляют о покровительстве Империи…
Словно гром среди тишины прозвучало в моей голове: «Вот он, шанс!»
Я уже видел флаг империи над великой рекой Янцзы, слышал гул воинских маршей, чувствовал пахнущий дымком воздух победы. Но пока нужно было держать себя в руках, давить внутреннее ликование.
— И какова их просьба, канцлер? — спросил я, голос ровный, спокойный.
— Просят войска Империи оказать им помощь в подавлении восстания. Взамен же обещают признательность, торговлю, а также… верность империи.
Я молчал, собирая мысли. Не верю я этим ханьцам, не верю, но шанс — это шанс. И если выиграем, то вся Маньчжурия будет наша, а там и вся империя Мин подчинится, как и должно было быть веками.
— Хорошо, канцлер. Созови совет военных. Нам нужно подготовить план действий.
В зале заседаний, под тяжелыми, вышитыми золотом портьерами, царила напряженная тишина. Я сидел у своего дубового стола, покрытого лаком и инкрустированного слоновой костью, перелистывая донесения. Слова аналитиков и разведки, пророчившие военную катастрофу в Маньчжурии, неприятно резонировали с теперь уже известными фактами.
— Их войска не укомплектованы, — читал я, — артиллерии нет, провианта не хватает, казна пуста… Население недовольно, готово восстать.
— Вот оно как, — шепнул себе под нос канцлер, стоявший у окна, — прямо как в наших донесениях.
— И что мы делаем? — спросил я, подняв глаза на старого канцлера.
— Ждем, Ваше Величество. Ждем, когда они сами придут к нам с просьбой о помощи. То, что они не справились, — это хорошая новость. Плохо то, что они сделают это публично.
— В том и нонсенс, — кивнул я, — они же всегда были гордыми. Не признавали свою слабость.
— А сейчас признали, — услышал я с заднего ряда голос генерала Лиховацкого, — потому что пришли мы и две царских армии.
Я повернулся к генералу Лиховацкому. Это был пожилой человек крепкого телосложения, одетый в грозную шинель. Его аккуратные усики придавали ему особую непривлекательность.
Генерал сидел в кресле, которое, казалось, было вырезано из старого дуба, потемневшего от времени. Кресло было обтянуто темно-зеленой кожей, которая от долгого использования стала блестящей. На подлокотниках лежали его огромные руки в грубых перчатках с широкими ладонями, покрытыми шрамами от старых ран.
Его глубоко посаженные глаза были проницательными и сверкали холодным блеском. Казалось, в них отражались ледяные поля сражений, которые он повидал. Глаза имели цвет старой меди с оттенком ржавчины, словно напоминая о многих пролитых кровях. Над глазами нависали густые седые брови, которые в моменты недовольства собирались в гневную дугу.