Азовский гамбит

Перунов Антон

– Но я желала бы…

– Послушайте меня, фройляйн, мне совершенно безразличны ваши чаяния. Государь повелел, чтобы вы остались погостить в нашем доме, и я повиновалась. Однако из этого не следует, что мне приятно ваше общество. Если вам угодно покинуть мой дом, я не стану этому препятствовать, ибо не имею приказа удерживать вас силой, но в мои планы также не входит оказывать вам какое-либо содействие!

– Что это все значит?!

– Бог мой, вы еще и туповаты. Ладно, постараюсь быть более доходчивой. То, что вам удалось проникнуть в постель его

величества, не делает вас госпожой. По крайней мере, для меня.

– Как вы смеете?!

– Что?! Это как вы – грязная девка, смеете отдавать мне распоряжения в собственном доме? Мне урожденной графине Буксгевден!

– Вы пожалеете об этих словах!

– Убирайтесь прочь отсюда, иначе пожалеть придется вам!

Ошалевшей от подобной отповеди Анхелике пришлось спешно ретироваться и думать каким образом можно вернуться в Кремль. Экипажей в Иноземной слободе было не так много и вряд ли кто согласился бы одолжить его незадачливой фрейлине покойной государыни. Оставались только ломовые возчики, из числа тех, что доставляли к царскому двору необходимые припасы, но их следовало еще найти и договориться.

Таким образом, на выложенную брусчаткой мостовую перед Теремным дворцом она смогла ступить только на следующий день. Слава богу, в карауле у ворот оказались Мекленбургские гвардейцы, и ей удалось миновать их почти без урона. Ну, если не считать за таковой, пару сальных взглядов и крепких солдатских шуточек. Быстро пройдя во дворец, она почти без сил добралась до своих покоев и, заметив соседку, почти простонала.

– Кайса, голубушка, распорядись, чтобы мне приготовили ванну!

– Да уж, помыться бы тебе не помешало, – заметила финка, даже не подумав выполнять ее распоряжение.

– Почему ты стоишь? – недоуменно спросила Анхелика.

– Во-первых, я тебе не служанка. А во-вторых, тебе прежде нужно показаться новой Дворовой боярыне. Она, кажется, хотела тебя видеть.

– Новой боярыне? Откуда она взялась? Я ее знаю?

– О, да, – не удержалась от язвительной улыбки Кайса.

К несчастью, бедной фрейлине так и не удалось привести себя в порядок, перед тем как она предстала перед новой главой женской половины дворца и потому она и без того чувствовала себя неловко, но когда их глаза встретились, Анхелике показалось, что земля уходит у нее из-под ног.

– Собирай свои вещи и проваливай отсюда! – коротко велела ей княгиня Щербатова, смерив презрительным взглядом, из под черной по-вдовьи кики.

– Ты?! – только и смогла пролепетать фрейлина.

– Я.

– Но ты не смеешь так со мной обращаться!

– Смею! И если ты немедленно не угомонишься, то не возрадуешься!

– Да я тебя, – кинулась на давнюю соперницу девушка, но непонятно откуда взявшиеся холопки схватили ее за руки и удержали на месте.

– Пошла вон!

Надо сказать, что Анхелика оказалась не единственной, кто потерял свое место в тот вечер. Вторым был пришедший ко мне на доклад Грамотин.

– Ну, чем порадуешь, Иван Тарасьевич? – приветливо встретил я дьяка и указал ему на стул.

– Благодарствую,

ваше величество, – поклонился тот, и осторожно присел на краешек, укладывая на столе рядом с собой принесенные бумаги. – А только порадовать мне вас нечем.

Что все так плохо?

– Государь, – состроил скорбную рожу дьяк, – к несчастью, сведения о том, что в деле могут быть замешаны бояре и церковные иерархи начинают обрастать подробностями. Уже и имена появились, и настоящие преступления за ними записаны с показаний видоков и допрошенных воров.

Я бегло проглядел переданные мне Грамотиным бумаги, прочитал знакомые имена и фамилии, особо отметив, что патриарх и его брат нигде не упомянуты даже вскользь.

– И что ж, Романовы никаким боком касательства к мятежу не имеют?

– Пока что так выходит… – осторожно ответил дьяк.

– Очень хорошо. А что по другим городам, с кем сообщались, кого подговаривали, где еще бунт учинили? Про то собрал ты сведения?

– Да, государь. Посылали они гонцов, сообщались с ватагами разбойными на смоленской и тульской укрАинах, там со времен вашего похода на Смоленск осталось немало всякого народца воровского, грабят помещиков, на торговых людишек нападают да и на литовские пределы ходят почасту.

– А по городам и уездам что сказать можешь?

– Больше всего мятежников поднялось в подмосковных городах, далее не успело полыхнуть, уж больно скоро ваше августейшее величество с победой вернулись в столицу.

– А в Серпухове, что же, никто так и не заблажил? За вилы не схватился? Что там после нашего отъезда случилось, не знаешь?

– Воевода отписку вчера прислал, все тихо у них, разве что нескольким крикунам для вразумления батогов прописали, а опричь того, ничего не сталось.

Я помолчал, ожидая продолжения рассказа, но так ничего более и не услышал, Грамотин попытался перевести разговор на другую тему, но тут я, поглядев ему в «ясны очи», спросил:

– То есть, правды своему государю, ты, сукин сын, говорить не желаешь?

– Помилуйте, ваше величество! – изумился дьяк. – Все как на духу…

– С кем в столице сообщение имел, что знал о готовящемся бунте? – прервал я его причитания. – Сколь велика твоя доля в его подготовке? Говори сам, не то поволокут тебя, голубя сизого, на дыбу, там уж все расскажешь, да поздно будет.

Дьяк молча повалился на колени и стукнулся лбом о пол.

– Видит бог, государь, нет на мне вины!

– Не богохульствуй, собака. – Обернувшись к входу, крикнул, – Корнилий, веди стрельца.

В кабинет тут же вошел царский телохранитель в сопровождении двух своих подручных, ведущих Семена.

– Поднимись, – велел я совсем упавшему духом Грамотину, – нечего полы пузом протирать. Вот смотри, узнаешь чернобородого?

– Нет, – еле прошептал помертвевшими губами дьяк.

– А за каким тогда, хреном, ты приказал его без суда и следствия живота лишить? Почему о сообщении атамана бунташного с каким-то дьяком в Серпухове мне не рассказал?