Азюль

Автор неизвестен

– Да, ребятки, он из вашей компании, - Филипп поддержал инициативу.

– Ну его! Он - дурной!
– Юра скривил губы.
– Зачем он вам нужен?

– Тебе жалко? Боишься, что тебе не достанется? Твою порцию съедят?

– Боюсь!
– петушился он, и был вполне искренен: вправду боялся.

– Так тебе и так никто не даст.

Я пошел за Борисом, не обращая внимания на недовольные выступления Юры. Он обиделся, что его мнение не приняли. Ну и пускай его!

Борис лежал у себя на кровати и

учил немецкий или делал вид, что учит.

– Пойдем!
– позвал я его.

Тот быстро откинул книжку и спустился с кровати.

– А к-куда?
– спросил он, продолжая оставаться в состоянии готовности, но несколько удивленно.

– Мы там решили чего-то отпраздновать, - нетерпеливо потянул я его к выходу.

– Чего отпраздновать?
– (Чтоб его забрало! Педант проклятый! Все надо знать!)

– Пока не знаю, но Филипп ставит. Наверное, он и решает, чего!

– Да я не хочу, - произнес он без большого энтузиазма, скорее ради куража, но все равно стал двигаться вперед.

– Пойдем, пойдем! Потом не будешь хотеть, когда пойло закончится.

У нас компания уже крутилась вокруг стола с бутылкой, почти танцуя гопака от явного нетерпения.

– Ну, что, ребятки, - это слово присутствует у Филиппа постоянно. Давайте по одной. Нельзя ж так душу мучать. За что страдаем?

– Так картошка еще не готова!
– удивленно вытаращился я на него. Вот дают! Без закуса. Лишь бы нажраться!

– Ну, мы как раз и согреемся - убедительно продолжал он тянуть в свою сторону.

– Нет, извини, без закуски я не могу, - я и вправду не могу. Пьем-то для кайфа, а не чтобы блевать потом!

– Давай, давай, потом закусишь!
– Ленины глаза горели, как огромные кошачие изумруды при виде валерьянки.

– Ты что - не русский?
– "генерал" раздражался совершенно серьезно и очень злобно. Одно это обстоятельство улучшало мое настроение.
– Русские после первой не закусывают.

– Ну, во-первых, немцы уже пару дней как лишили меня этого звания. Во-вторых, русские не закусывают по привычке, у меня такой привычки нет.

Юра клацнул зубами от моей твердости. Но портить настроение не хотелось. Пришлось, вздохнув, вытащить колбасу и разрезать ее тоже. Разлили виньяк по чашкам.

– За что пьем?
– Борис единственный вспомнил правила приличия.

Компания напряглась, как бегуны перед стартом и молчаливо посмотрела на меня. Проклятье! Терпеть не могу говорить тосты. Не умею... Они смотрели на меня своими добродушными глазами, а я стал терятся, как ребенок.

– За нас с вами, за хрен с ними!
– я высказал свой традиционный тост. Меня дружно поддержали, опрокинув в себя содержимое чашек.

Жидкость в сорок четыре оборота была дрянью. Пфу-у-у! Порядочной, надо отметить, дрянью! Я пробовал и более поганые штуки, но до сих пор никто меня не убедил, что

в нормальных условиях их возможно употреблять.

Скривив лицо и стараясь не вдохнуть воздух, положил в рот пару кусков колбасы - вдруг поможет. Уф! Не очень помогло. Другие участники попойки или званого ужина - каждый называл, как нравится, принялись довольными голосами расхваливать дрянь: "Коньяк, хоть и дерьмо, но пить можно!" Я с ними не согласен ни в том, что это - коньяк, ни в том, что его можно пить.

Несмотря на заявления, что русские после первой не закусывают, все дружно расхватали мою колбасу. Я бросился отбирать тарелку, но было уже поздно.

На сковородке шла тяжелая битва, прерываемая трескам и шумом. Оттуда разносился чумящий запах съестного. Однако, само это съестное готовилось слишко медленно. Голоса у нас повеселели и все заметно расслабились.

– Вот, ребятки, что значит выпивка!
– Филипп принял позу философа. Он был нашим штатным Сократом.
– Она разбивает барьеры между людьми. Человек, когда он выпил, всегда поймет другого. И сам он сможет раскрыть душу так, как никакой трезвый не сумеет.

– Да, но его поймет только выпивший. Трезвый пьяному - не товарищ, опытным голосом вклинился Юра и поводил головой в подтверждение своих слов. Я уже отмечал, что этот был нашим штатным трепачом и клоуном по-совместительству.
– Я дома, как с армии пришел, каждый день пил. Бабки были, - его нос почти задел потолок, но все же не обрушил.

– Я тоже, - поддержал Леня - еще один новоявленый "крутой" нашей компании.
– У нас в Эргли меня все знали. Так то там позовут, то здесь. Я, как с женой развелся, то часто пил.

Из всех оттенков его интонации страшно сквозило старческим опытом в юношеском изложении.

– Ты уже и жениться успел!
– недоверчиво усмехнулся Филипп.
– Когда же ты умудрился? Сколько тебе было?

– Восемнадцать, но через год развелся, послал ее на хрен, - скорее жалобно, чем браво пояснил он.

– Я тоже с первой развелся, - Филипп вздохнул, выпустив из лекгих почти весь воздух, но так и не выдавив тоску.
– Давайте, ребятки еще по одной!

– Филипп, подожди, картошка еще не готова!
– мой отчаяный крик прозвучал, будто посреди пустыни, и тут же все ихнее лобби принялось буквально преследовать меня.

– Нет, нет!
– голоса твердо чеканили, став на его сторону. По-русски после второй не закусывают!

Я вздохнул и пошел резать колбасу.

– Конечно! Пьете-то вы по-русски, а колбасой МОЕЙ закусываете, бурчал я себе под нос и, по-моему, совершенно справедливо.

Разлили опять. Филипп, взяв стакан, внимательно на него посмотрел, может чего там выискивая, ничего не нашел и решил сказать тост.

– Я хочу рассказать вам одну притчу, - завелся он, мы медленно притухли.