Азюль
Шрифт:
– Bitte, матрешка, - предложила тетка, явно готовая расплыться киселем, если я и вправду возьму эту матрешку или поддельную икону, которую она оценила в две штуки, причем не рублей, а марок.
– Bitte, словарик, - ответил я.
Они переглянулись, слегка удивленно, и мужик осторожно спросил, немножко побаиваясь оскорбить покупателя таким вопросом и отбить его от товара:
– По-русски говорите?
– Да. Шесть лет Геттингенского университета плюс год стажировки в деревне Петушки, - совершенно невозмутимо пояснил я природу своих знаний, продолжая сверлить взглядом словарик, дружески разлегшийся у меня на
Он мне явно понравился.
– Почем?
– глядя в облака, я ненавязчиво поинтересовался для начала, сохраняя на лице олимпийское спокойствие, чтобы они не дай Бог не поняли моего настроения. Я уже решил его купить.
– Тридцатничек, - с извиняющейся надеждой мужик назвал свою цену.
Она мне может и подходила, но деньги в кармане не казенные... Я положил книгу назад и стал медленно отодвигаться от них. Просто для форса. Он сейчас сам, без моих усилий цену спустит.
– Двадцать пять, - поспешно крикнул мужичек, как того от него и требовалось.
Пришлось повернуться назад и скривив лицо в одолжении сообщить:
– Двадцать и сейчас, наличными.
Сделка состоялась к взаимной удовлетворенности обеих сторон. Через метров сто, слегка поторговавшись для приличия, взял электрический утюг. Еще через несколько человек, торговавших предметами, напоминавшими скорее мусор, выкопал из утвари маленькую электрическую печку и две кастрюли со сковородкой. Собственно, ради них весь сыр-бор и затевался. Взвесив на глаз вещи, мы попрепирались с опытным в продаже поляком исошлись на взаимовыгодной цене. Во всяком случае, мне так кажется, а он может и думает, что меня надул. Нагрузившись продолжил свой поход.
Вроде все задания моей супруги выполнены и теперь хочется найти что-нибудь и для себя. Это что-нибудь, за которым я сюда и ехал, по большому счету, был какой-нибудь магнитофончик. А вот его-то и не было, точнее не было такого, какого хотелось. Но все равно потолкался еще чуть-чуть, потрепался с бывшими здесь завсегдатаями, русскими парнишками спекулянтского плана. Они точно знали, что к чему, что покупать стоит, потому что "у нас на толчке это пойдет", а чего и не надо. Потом двинулся с этого рынка во Франкфурт. В центре, рядом с вокзалом, как это и положено в нормальном европейском городе, в мелких магазинах тоже можно найти всякую всячину. Ее отличие от той, что продают на рынке, только то, что она - новая. Качество, естественно оставляет желать лучшего, но для таких отбросов-азюлянтов, как я, вполне хорошее. Здесь и нашелся двухкассетничик всего за сорок марок. По-прежнему не найденным и на рынке и вокруг вокзала был лишь немецкий паспорт. Впрочем, по общим уверениям, это было бы слишком просто и никакой романтики. Теперь удовлетворенный, я мог спокойно двинуть в лагерь, и через полтора часа уже входил в свою комнату.
Дома поведал Кате быль о своих подвигах, расписав в красках подробности. Не обошлось без приукрас, но это - обычное дело. Вскоре, явно довольные только что съеденным обедом, к нам традиционно пришли Юра с Леней.
На сковородке, стоявшей на МОЕЙ печке, медленно шипя жарилась колбаса. Из магнитофона, бодря окружающих, несся Роксет, точнее его музыка. Посреди стола победно возвышался утюг.
"Генерал" от неожиданности сглотнул очередную неудачную остроту и остался на пару секунд оглушенным моими успехами.
– Мафончик?
– удивленный Ленин голос прозвучал вместо
– Когда это ты успел?
– Спите больше, вы и немецкий паспорт проспите, - резонно ответил я и поднял при этом указательный палец.
– Мне его и так дадут!
– Юра уже пришел в себя и теперь самопожирался завистью, которая распирала его изнутри и грозилась ненароком удушить. С ним спорить никто не стал.
Дальше опять последовало красочное описание Франкфуртских похождений, но на этот раз присочинили во много раз больше, и Катя мне в этом помогала. Леня, взял в руки магнитофон, или "тачку" по его словам, и сидел, качая головой совершенно не в такт музыке. Я в этот момент не только с физическим, но и с глубоким моральным удовлетворением поедал колбасу, а Юра делал вид, что не происходит ничего, могущего хоть в малейшей степени его заинтересовать. При этом он бросал на меня искоса голодные взгляды, энергия которых давно бы испепелила нестойкого человека, а мне все было нипочем. Вчера мы уже умудрились уничтожить половину наших продуктовых запасов.
– Что жрешь? Морда треснет, - пытаясь в шутку, но от зависти со злобой в голосе, Юра решил хоть что-то сказать.
– У кого? У тебя от зависти?
– парировал я полным ртом.
Мужики раскурили на двоих последнюю сигарету и сидели ни о чем не говорили. Пришел Борис и увидел печку.
– Обновка?
– спросил он как-то бесцветно, даже не давая повода хорошенько похвастаться.
– Наследство от аргентинского дяди, сегодня по почте пришло.
– Т-тогда можно чайничик у вас поставить? Если дядя не против.
Я думаю, что никакой дядя не против, и чайник принесли и поставили. Молча и сосредоточенно глядя на него мы стали ждать результата.
– Медленно греет, - "генерал-эксперт" небрежно покачал головой.
– Вот у меня дома была печка...
– К которой только поднесешь, а уже из чайника пар валит, - продолжил за него Леня.
– Ну, дурак ты, - злобно рыкнул Юра в ответ.
– Ты много понимаешь.
Я передумал педлагать ему покупать свою печку: ну что, действительно, с дурака возьмешь? Вырастет - поумнеет.
– Ты, Юра скажи лучше чего ты в армию пошел? Не открутили, что ли? продолжая наслаждаться жареным, решил его переключить, пусть треплет на свою любимую тему.
– Нет! Что я - Дурак?
– А что - нет?
– опять влез Леня.
– Сам - дурак! У меня и брат и двоюродный в армии были, и оба в морпехе. Если бы я от армухи вилять стал, мне бы ноги повыдергивали...
– Может и надо было!
– опять Леня, черт его дери! Но доля рпады в словах имеется.
– Ай, ты - дурак!
– Юра махнул на него, продемонстрировав спокойствием, что и он может быть нормальным.
– Я в армуху за два месяца до дня рождения попал, мне еще и восемнадцати не было. Мне только в июле исполнялось, а я в мае ушел. Просился в морпех, и в военкомате помогли. В учебку я в Севастополе попал. Первые два месяца еще маленький, так никто не трогал. А потом началось. У нас сержантская школа была, я там шесть месяцев болтался. Деды пристали: "Иди стирай носки", ну я им: "Да ты что, дурак!". Ну и летал на кулаках. Потом под конец я уже своим стал, - он помолчал. Может хотел еще чего придумать.