Б/У или любовь сумасшедших
Шрифт:
Все.
Ее апартаменты состояли из двух абсолютно белых комнат с абсолютно белой мебелью. Даже сервиз на круглом столе был абсолютно белым. А вот миссис Тренч была черной, с живыми умными глазами и очень красивым большим ртом. Она весело показала, где незаметные стенные шкафы, и даже спустила воду в унитазе в доказательство того, что они не в декорации, а в оснащенном всеми достижениями цивилизации реальном интерьере. Сообщила, что в столовой — меню, завтрак могут приносить в комнату. Как угодно. Она, например, любит утром быть одна, пока
«А как же мистер Тренч?» — хотела спросить Ирина, но сдержалась, сказала только:
— Я тоже.
У пациенток были точно такие же комнаты-номера, точно с такой же мебелью. Правда, на этажерках стояли книги и лежала косметика. И еще: у дверей первой проходной комнаты сидели с отсутствующим видом то ли охранники, то ли санитары.
У черной пациентки по имени Джо-Энн сидел черный, у двух белых — белые. Все три женщины были красивы, но выглядели утомленными и вялыми.
Миссис Тренч представила Ирину как миссис Каррисон, женщины глянули равнодушно. На столе у одной из них лежала толстая книга. «Капитализм, социализм и демократия», — прочитала Ирина на суперобложке.
Потом она в одиночестве поела в глянцевом кафе, потом они с миссис Тренч раскладывали лекарства надень, потом она уснула и проспала до утра, как в яму провалилась, потом началась странная жизнь.
Если бы ее спросили, какое число, какой день недели, она не ответила бы. В номере был телефон, но звонить не хотелось, даже если бы и было кому.
В гардеробе висели пять халатов нежных цветов, через два дня на третий кто-то их заменял на свежие. Миссис Тренч спросила в первый день номер обуви, и появились две пары мягких лайковых туфелек.
Все.
Девять раз вдень она видела черные выпуклые ягодицы Джо-Энн, чуть плоские, слабо загорелые Симоны и желтые — Кейт.
Ей выделили две пухлые грядки в саду, и она посадила саженцы каких-то цветов и теперь с вялым равнодушием ждала, что из них вырастет. В парке были теннисные корты, бассейн с подкрашенной синей водой, бейсбольное поле и три ряда колючей проволоки по гребню каменной стены.
Ее грядки оказались рядом с грядками Джо-Энн, и они иногда работали на них одновременно. Джо-Энн знала толк в садоводстве и выращивала какие-то изысканные розы. На грядках Симоны росли сорняки, а Кейт выращивала полезное — длинные тыквы и какие-то странные земляные плоды.
Симона иногда приходила с книгой, садилась среди сорняков, немного читала, а потом, растянувшись на земле, смотрела в небо.
На Ирину они, как на вещь, не обращали внимания.
Когда вылезли первые жесткие стрелки и Ирина принялась зачем-то окучивать их, Джо-Энн протянула ей розовые палочки в пакете. Ирина поняла, что это удобрение, и стала втыкать палочки возле каждого ростка.
Санитар — один из троих (или четверых?) возился в стороне с краном поливального устройства.
Джо-Энн засмеялась и, чуть придвинувшись к Ирине, перехватила палочку, воткнула между холмиками.
— Купи мне в воскресенье вибратор, а
— Что?
— Потом, потом…
Санитар вернулся на свое место.
В воскресенье у центральных дверей стоял автобус. Ирина вышла, постояла на полукруглом крыльце и ушла в дом. Ехать никуда не хотелось, а наоборот, хотелось в парк, в бассейн, к своим грядкам.
В бассейне плавали Джо-Энн и Кейт. У Ирины уже возникло ощущение, что, кроме трех ее пациентов, в заведении других нет. Она уже знала, что телевизионные камеры наблюдают за ними круглосуточно, везде. Видела случайно на пульте второго этажа, как Симона моется в душе.
Она слышала, как, когда Кейт ходила на рентген, сопровождающий ее санитар говорил:
— Стой здесь! Не ходи никуда!
В комнате у них были фотографии. У Джо-Энн с двумя детьми. Давние фотографии.
Она поплыла по дорожке рядом с Джо-Энн.
— Ты не поехала в город? — тихо спросила Джо-Энн.
— Нет.
— Почему?
— Не хочется.
— Понятно.
Джо-Энн плавала замечательно: стремительно, почти бесшумно. Ее длинное, глянцевое, черное тело напомнило стати Натальи, только в варианте фотонегатива.
Разминулись, потом Джо-Энн мощным баттерфляем догнала, нырнула и, выскочив впереди, обернулась, ослепив улыбкой.
Симона, прислонившись спиной к стенке, наслаждалась джакузи, Кейт делала какую-то гимнастику в воде.
Плывя навстречу и поравнявшись, Джо-Энн сказала неожиданно:
— Не пей утром кофе в номере. Пей из автомата для всех.
Однажды ночью Ирина проснулась оттого, что ей мешали бигуди. В мороке полусна она потянулась, чтобы содрать мерзкие железки. Они не поддавались, она захотела встать, зажечь свет и сиять бигуди, но неодолимый сон повалил на подушку.
Приснилось, что она в лаборатории Саши никак не может сообразить, какую программу поставить, а надо быстро, потому что Саша может прийти с минуты на минуту. Она видела Кольчеца на экране, голого, в какой-то душевой кабине. Ей показалось, что у него обрита голова, но пар мешал разглядеть. Проснулась с головной болью и сразу вспомнила сон: абсолютно точное воспоминание о прикосновении железок к голове. Дичь какая-то, последний раз она накручивала на ночь волосы на бигуди в институте, почти тридцать лет назад.
Завтракала вместе со всеми, если считать «всеми» трех молчаливых субъектов в дальнем углу.
Миссис Тренч сообщила ей, что вечером она может посмотреть фильм об их клинике. Феминистское телевидение в десять пи-эм[37], шестой канал.
Днем ее пригласили на первый этаж, и веселый загорелый парень в белом халате спросил ее, не хочет ли она в свободное время научиться обращаться с компьютером, он организовывает курсы.
— Я немного умею, — сказала Ирина.
— Замечательно! Великолепно! — еще больше развеселился он, — я буду просто счастлив, если вы присоединитесь к нам, скажем, в понедельник.