Баба Люба. Вернуть СССР 4

Фонд А.

Вот не повела бы себя так — жила бы сейчас в своей квартире, женщины из «Союза истинных Христиан» ходили бы к ней, готовили, убирали, смотрели бы за ней, общались. И умерла бы она в собственной квартире, в мягонькой кроватке, перед телевизором, в привычной обстановке и в комфорте.

А так я даже подумать боюсь, какие там условия.

Так что прежде, чем делать кому-то гадость, нужно сто раз подумать, чем всё в результате может обернуться.

Это происшествие, если честно выбило меня из колеи

на весь день. Но когда подошла установленная дата, я взяла отгулы, собралась и поехала в Москву.

— Добрый день, — поздоровалась я, входя в приёмную.

Там, за столом сидел представительный мужчина средних лет в добротном деловом костюме, белой рубашке и при галстуке. Он что-то писал и при моём появлении поднял голову:

— У вас назначено? — спросил он.

— Да, на это время, — кивнула я, — я звонила и просила записать.

— Тогда ожидайте, — он сверил мои данные со своими записями и кивнул на мягкий диванчик в приёмной, — могу предложить чай или кофе, Любовь Васильевна. У Владимира Вольфовича ещё совещание не закончилось. Это минут десять-пятнадцать примерно.

— Благодарю, не надо, — отказалась я, не желая гонять секретаря.

Он вернулся к своим делам, а я уселась на диванчик.

Прошло несколько минут и я, наконец, не выдержала:

— Извините, а вы Петров?

— Нет, — секретарь удивлённо поднял голову и посмотрел на меня. — Петров недавно уволился и срочно уехал за границу. А что такое? Может, я чем-то смогу вам помочь?

— Да так. Ничего, — вздохнула я. — Просто спросила.

Наконец, совещание закончилось и люди начали выходить, тихо переговариваясь. Некоторые бросали на меня удивлённые взгляды, некоторые на всякий случай даже здоровались.

И вот кабинет окончательно опустел, и секретарь пригласил меня заходить.

Дверь открылась, и я вошла.

— Здравствуйте, Владимир Вольфович, — улыбнулась я, рассматривая его.

Намного моложе, чем я запомнила его в моём мире, как всегда такой же активный и энергичный.

— Здравствуйте, здравствуйте, — вежливо кивнул он и привстал из-за стола. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Я уселась в кресло напротив.

— Итак… — он скользнул взглядом в записи и добавил, — Любовь Васильевна. О чём вы хотели поговорить?

— Я являюсь членом ЛДПР, — начала я и умолкла.

Чёрт, столько готовилась, тренировала речь, а сейчас словно корова языком слизала.

Жириновский заметил моё смущение и решил помочь:

— Ну и как там успехи у наших калиновских соратников? — поощрительно усмехнулся он.

Я набрала воздуха, словно перед прыжком в воду и сказала, отрезая все пути к отступлению:

— Владимир Вольфович, можно я буду с вами очень-очень откровенной?

Даже если он удивился, то виду не подал, просто кивнул.

А я добавила:

— И этот разговор останется только между двумя людьми — между вами и мной?

Владимир Вольфович на миг застыл, смерил меня нечитаемым взглядом, затем подошел

к двери, открыл её и сказал:

— Алексей, сходи-ка к Иванову, забери вчерашний протокол.

— Так он его не закончил, — растерянно ответил секретарь. — Там ещё много работы.

— Вот и помоги ему побыстрее закончить. Мне надо срочно. Я жду!

Секретаря моментально сдуло, а он закрыл дверь и развернулся ко мне:

— Теперь можете всё говорить. Никто ничего не узнает. Даю слово.

И я начала:

— Вы обратили внимание на катаклизм в Нью-Йорке? — прямо спросила я.

— В каком году? — наморщил лоб он.

— Последний, — уточнила я, — когда фекалии прорвало.

— Аааааа… «дерьмовый потоп»? — хохотнул Жириновский, — да, знатное было бедствие. И пахучее. До сих пор наши заокеанские братья никак очухаться не могут.

— Так вот, — прищурилась я, — как вы думаете, почему система всех этих канализаций и водопроводов, которая столетиями работала беспрерывно, внезапно вышла из строя, да так, что залила дерьмом весь город?

— Вы хотите сказать… — задумался хозяин кабинета.

— Вот мы недавно вернулись из Нью-Йорка… — многозначительно усмехнулась я.

Жириновский меня понял и расхохотался:

— Да ладно! Не может быть!

— Всё может быть, Владимир Вольфович, — сказала я, — я тоже так думала, но наш сантехник, он тоже, кстати, от недавно член ЛДПР, опроверг мои сомнения на практике.

— Расскажите! — потирая руки, попросил Жириновский.

Ну, я и рассказала, что мне жалко, что ли?

— И ещё мы долгоносиков им выпустили, и борщевик Сосновского посеяли, — закончила свой рассказ я и уточнила, — но это уже на перспективу.

— Да уж, — ошарашенно покачал головой Жириновский и вдруг добавил, — Мы страна, которая может делать великие дела, жаль, что раз в сто лет, не чаще…

Я не удержалась, хихикнула.

Напряжение спало.

— Но ведь вы понимаете, Любовь Васильевна, что это можно интерпретировать, как террористический акт? — покачал головой он.

— Конечно, так и планировалось, — сказала я, а сердце замерло: приближался «час Икс», точка бифуркации, после которой пути назад уже не будет.

— Но зачем вам это? — он поднял взгляд на меня, и я решительно сказала, глядя прямо ему в глаза:

— Потому что я попала сюда из будущего и знаю, чем всё закончится.

По тому как моё заявление не вызвало у него особого удивления, я всё поняла:

— Вы ведь тоже попаданец, да?

Он не ответил, но лицо и уши вспыхнули.

— Конечно да, — всё поняла я, — потому вас и считают в моём времени пророком, а ваши речи ставят сейчас наряду с пророчествами Нострадамуса и Ванги.

— Даже так? — усмехнулся Жириновский и улыбка у него вышла совсем невесёлой.

— Я никому не выдам вашу тайну, не беспокойтесь, — сказала я, — и знаю, что вы не выдадите мою. Да и никто ни вам, ни мне и не поверит. Сочтут сумасшедшими.