Баба Люба. Вернуть СССР 4

Мдя.

Ну что можно сказать? Я покрутила головой в поисках нужного направления. Надписи исключительно на английском изрядно бесили. Нет, так-то худо-бедно язык я знала и понимала, ещё с прошлой жизни, но вот постоянно напрягаться и вспоминать, что означает это или то слово — бесит.

Не знаю, кто придумал, что английский язык должен быть международным, но, как по мне — это несправедливо. Нет, я понимаю, что большинство стран на нём говорят, но в целях моральной компенсации можно же было вменить всем англоязычным гражданам

учить, к примеру, русский? Хотя нет, лучше — суахили. Или даже норвежский. Да, норвежский — идеально! Там одни названия пока выговоришь — с ума сойдешь.

В общем, пока я злилась и пыталась сориентироваться по бумажной карте города, в какую точно сторону нам поворачивать, Белоконь вдруг сказала:

— Нам туда!

Причём голос у неё был такой уверенный-уверенный.

— Почему это туда? — сразу же возмутилась Рыбина, — а я вот считаю, что вон туда!

И она показала совершенно в противоположную сторону.

Усилием воли я подавила вспыхнувшее раздражение. Это две дамочки меня уже мягко говоря подзадолбали. Хотя я, конечно, сама виновата: не нужно было вестись на их льстивые уговоры и идти искать дешевые магазины. Нет же, захотелось по-бабьи выпендриться, дескать, я в той жизни поездила по заграницам ого-го и в любом месте могу сориентироваться на раз, будь это хоть деревушка Зимбабве, хоть даже Сингапур. Ну, понятно, что этого я им не сказала, просто клятвенно пообещала, что свожу.

И да, я прикинула, что в центре Бруклина нам ловить нечего, цены знатно кусаются, поэтому мы сели на автобус и отправились в пригород. Точнее — в гетто, где компактно проживали всякие арабы, негры и прочие второсортные народы, которые демократичные американцы не желали лицезреть в респектабельных районах для белых. И вот именно там, в таких вот гетто, я точно знала, что можно по дешевке приобрести реплики самых лучших брендов одежды и обуви. И прочего барахла. И главное — за копейки. За условные, конечно же, копейки.

Всё было бы хорошо, но чёрт дёрнул меня закемарить в пути и прозевать нужную остановку. А всему виной эта идиотская акклиматизация и часовые, мать их так, пояса, сон полностью сбился, и я почти сутки нормально не спала. А под мерный шум автобуса меня сморило и остановку я соответственно проворонила.

В общем, мой косяк, да, не спорю. Хорошо, что одну только.

Поэтому теперь я подслеповато щурилась, вглядываясь, то в карту с мелкими надписями на английском, то в нагромождение бетонных коробок, и тщетно пыталась хоть как-то сориентироваться.

— Нам туда, говорю! — опять напомнила о себе Белоконь.

— Почему это туда? — моментально взвилась Рыбина.

Ответ Белоконь меня добил, и я поняла, что мало что понимаю, в душе русского человека:

— Мы, когда выезжали, солнце светило нам в лицо, — бесхитростно ответила Белоконь, — ехали мы где-то два с половиной часа, поэтому солнце сейчас должно светить в спину. Исходя из этого, нам вон туда.

У меня, мягко говоря, отвисла челюсть.

— Мой дед был охотником, — пояснила Белоконь. — И отец был охотником. И брат охотник. И муж тоже охотник. Так что не спорьте. Нам — точно туда.

Аргументов,

чтобы опровергнуть, у меня не нашлось. Кроме того, сверив с картой, я, наконец, сообразила, что нам действительно именно в ту сторону.

— Ой, девочки, смотрите! — пораженно охнула Зинаида Петровна.

Мы синхронно туда посмотрели: огромная мулатка в ярко-лимонных лосинах на необъятно-жирной попе флегматично прыгала через скакалку. При этом могучие складки её живота волнами покачивались в такт.

— С ума сойти, — неодобрительно прокомментировала Рыбина и покачала головой.

— Это ж надо так разожраться, — фыркнула и себе Рыбина. — Фу!

— Да тише вы! — шикнула на них я, — здесь такое не приветствуется. Тем более к неграм.

Я точно не помнила, когда у них началось всё это резкое пресмыкание перед неграми — в девяностых или позже, поэтому на всякий случай решила разбушевавшихся дамочек приструнить, от греха подальше, как говорится (толерантность же и всё такое прочее).

— Да мы же ничего такого! — начала оправдываться Рыбина, — просто мало того, что она так разожралась, так ещё и лосины эти ужасные на себя напялила. В облипочку! Она что, не понимает, что это мерзко выглядит?

Лекцию о бодипозитивных людях я им читать не стала, кроме того, я тоже не помнила, когда вся эта любовь к небритым подмышкам и жировым складкам у них началась. Вместо этого я просто сказала:

— А может она болеет? А врач велел спортом заниматься, а из-за габаритов нормального спортивного костюма подобрать не может. Давайте постараемся не обращать внимания… мы же культурные люди…

— Тем более, здесь есть на что обращать внимание! — моментально поддержала меня Белоконь.

Рыбина недовольно вспыхнула, но в полемику не полезла. Какое-то время мы шли молча. Я радовалась, что Рыбина и Белоконь угомонились и уже не с таким ошалело-диким видом крутят головами по сторонам, а главное — они замолчали. Да и дорогу, кстати, мы всё-таки нашли правильную. Так что ещё каких-то минут десять, и мы выйдем туда, куда надо. А именно — на вожделенный забугорный базар.

Пригород Бруклина практически не отличался от центра, разве что дома стали поменьше, да народу чуток поубавилось. А в остальном — всё то же самое, от запаха бензина в воздухе до рекламной пестроты. После попадания сюда из двадцать первого века, обилием бигбордов и пёстрых магазинов меня было не удивить, а вот женщины от всего этого «великолепия» ошеломлённо притихли.

— Ой, смотрите! — охнула Зинаида Петровна, уставившись на огромный рекламный щит, размерами с высотку, рекламирующий кока-колу.

— Это же кока-кола! — обрадовалась Белоконь, — надо найти и купить! Меня мои просили. Заказов куча.

— Так у нас же дома есть, — удивилась я, — во всех ларьках продается. Зачем же тащить такую тяжесть домой?

— Так-то не такая! — покачала головой Белоконь, — а это же американская!

— Давайте-давайте, — хмыкнула я, — пейте кока-колу и будете, как та негритоска в лимонных лосинах.

— Можно подумать, это она из-за кока-колы так, — хмыкнула Рыбина.

— Именно из-за неё.