Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861)
Шрифт:
В подавляющем числе случаев о наследственных правах дочерей спорили не братья с сестрами, а тетки с племянницами и племянниками либо родные сестры друг с другом. Так, из 45 дел по спорам о наследстве, рассмотренных в Вотчинной коллегии и в Сенате в XVIII в., только 7% (3 из 45) приходится на споры между братьями и сестрами. Зато споры между сестрами составляли 16% (7 из 45) общего числа, а тяжбы теток с племянниками и племянницами достигали 20% (9 из 45) [39] . Еще одним важнейшим фактором был выбор момента для обращения в суд. Замужние женщины редко начинали тяжбы с целью увеличить свою долю наследства сразу после кончины родителей, между тем как смерть брата, за редким исключением, немедленно давала толчок к началу тяжбы. Дворянки XVIII в. неохотно предпринимали шаги против братьев, пока те были живы [40] , но без колебаний заявляли о нарушении своих прав детям своего умершего брата. Племянники, со своей стороны, отбрасывали почтительность к пожилым родственницам, как только речь заходила о собственности. Соперничество же между сестрами проявлялось при их жизни. Столица была далеко, связаться с ней было трудно, так что дворянка, обратившаяся в Вотчинную коллегию по поводу регистрации имения, вполне могла утаить, что у нее есть сестры, или даже солгать
39
См. в наст. изд. Приложение 2.
40
Исключения, подтверждающие это правило, см.: РГАДА. Ф.1209. Оп. 84. Ч. 14. Ед. хр. 327 (1741-1742); Оп. 79. Ед. хр. 1509 (1775). Отметим, что ед. хр. 327 содержит документы тяжбы между братом и сестрой, с одной стороны, и их сводными братьями и сестрами — с другой, а материалы ед. хр. 241 не касаются прав наследства. См. также: Алексеев В.П. Дворяне Саловы из Сосновки. Брянск, 1993. С. 37—38. Здесь рассматривается дело 1757 г. о споре женщины с ее братом, в котором истица заявила, что была выдана замуж без приданого.
В дошедших до нас прошениях и жалобах раз за разом повторяется один и тот же конфликт: тетка предъявляет права на большую часть имения своего отца, а племянницы и племянники утверждают, что она получила положенное ей приданое, выходя замуж. «В прошлом 1702-м году… брат мой… выдал меня замуж… с самым малым приданым из движимого имения отца нашего», — заявила Феодосия Шатилова, обращаясь в 1743 г. в Вотчинную коллегию за долей отцовской недвижимости. Впрочем, Шатилова надумала подать в суд лишь после того, как брат умер, а все владения, принадлежавшие некогда их отцу, достались вдове и дочери брата{83}. Дворянка Соломонида Обашева в 1741 г., после смерти брата, отправилась в Москву ходатайствовать о части имения своего отца. Ее племянник на это заявил, что она вместо своей указной части наследства взяла приданое движимым имуществом, когда выходила замуж, так что тетушка поздно спохватилась{84}. Княгиня Елена Щербатова пришла в ярость, когда ее тетка унаследовала вдовью часть после своей матери — бабки Елены. По утверждению княгини, тетушка уже получила в приданое 24 души крепостных и на тысячу рублей движимого имущества, да еще тысячу наличными на покупку имения. Тетка Щербатовой в ответ не отрицала, что получила с лихвой свою законную долю в приданое, но заметила при этом, что ее мать, оставив дочери столь щедрое наследство, не нарушила никаких законов, так как брат, отец Щербатовой, выразил согласие на эту передачу{85}.
Дело осложнялось тем, что состав «довольного» приданого могли толковать по-своему как его донаторы, так и законодатели. В брачных контрактах часто упоминали о приданом как о доле имущества, состоящей только из движимости и наличных денег. Так, один тамбовский дворянин и его жена передали своему зятю сто четвертей земли «вместо приданого денег и платия», когда он в 1718 г. женился на их дочери {86} . Женщины, обращаясь в суд с исками, также различали приданое, составленное из движимого имущества, и «вознаграждение», причитающееся им из отцовских владений, куда обязательно входила земля. Именно такое различие проводила Татьяна Чемодурова, заявившая, что ее выдали замуж «без всякого вознаграждения, дав в приданое только дворовых людей… а также разные пожитки». При этом она намекнула, что роспись «пожитков» из родительского имущества далеко не соответствовала ее ожиданиям {87} . Елена Варпаховская тоже утверждала, что была выдана замуж «без награждения», когда в 1775 г., к испугу своего брата, обратилась в суд за долей («указной частью») отцовского имения {88} . [41]
41
Брат Варпаховской предъявил брачное соглашение, составленное в 1758 г., по которому их мать выделила дочери землю с крестьянами. Но это приданое было взято из материнских земель, а не из отцовских.
В XVIII в. в Сенате и в Вотчинной коллегии постоянно бились над вопросом о том, что же такое «довольное награждение», и над прояснением женских наследственных прав {89} . В сущности, споры о том, что причитается замужним дочерям, касались их права требовать разницу между приданым и полной долей семейной собственности, положенной по закону в наследство. При этом каждое дело явственно говорит об уязвимом положении женщин в наследственном праве. Как было сформулировано в указе 1731 г., приданое представляло собой скорее подарок семьи, чем установленную законом часть имущества, и размеры его зависели от доброй воли дарителей. Дочери, выходящие замуж, не имели никаких гарантий того, что их приданое будет эквивалентно одной четырнадцатой части земельной собственности родителей. Более того, несмотря на четкие предписания закона относительно наследственных прав незамужних дворянских дочерей, на практике и они нередко оказывались в зависимости от доброй воли родственников-мужчин. Так, капрал Еремеев из Тамбова в 1753 г. разделил свою деревню, крепостных и движимое имущество между сыновьями, а двум дочерям не велел требовать себе долю земли после его смерти. На сыновей же Еремеев возложил обязанность при выходе сестер замуж «наградить [их] по возможности движимым имением» {90} . [42] При таком положении дел у женщин не было никакого выхода, если братья желали выделить им меньшее приданое, чем законная четырнадцатая часть.
42
Это распоряжение Еремеева напоминает формулу Русской Правды, согласно которой братья должны были сестрам, выходящим замуж, выделять имущество «како си могут».
Ряд споров, дошедших до Сената, показывает, как трудно было законодателям определить, могут ли женщины требовать фиксированную долю семейной собственности или им следует
В царствование Екатерины Великой законодатели колебались между буквальным прочтением указа 1731 г. (размер приданого зависит от усмотрения дающего) и своим собственным (выраженным в сенатских решениях) глубоким убеждением в том, что семьям нельзя позволять обсчитывать дочерей. Итогом стала серия постановлений, на первый взгляд весьма противоречивых, но на самом деле основанных на последовательных рассуждениях сенаторов. Два постановления 70-х гг. XVIII в. были вынесены в поддержку права замужних женщин на установленную долю отцовских владений. Согласившись в 1770 г. с Анной Сомовой, требовавшей свою долю в полном размере, сенаторы отметили, что ей положена одна четырнадцатая часть земель ее отца, поскольку она вышла замуж еще в период действия Указа о единонаследии и получила тогда приданое только в форме движимости{93}. Далее, в 1772 г. Сенат постановил, что Дарье Лавровой также причитается четырнадцатая часть имения ее покойного отца, так как при вступлении в брак в 1712 г. ее приданое составляли одни дворовые люди{94}. Оба решения говорили о том, что замужние дочери должны рассматривать приданое лишь как аванс наследства, если его размер не достигает четырнадцатой части земельных владений их родителей либо ее эквивалента в виде движимости.
Однако в 1789 г. Сенат внезапно изменил это мнение на противоположное и показал дамам, недовольным своим приданым, что теперь власти иначе смотрят на эту проблему. После смерти статского советника Молчанова его дочь, княгиня Авдотья Вадбольская, обратилась в Сенат с заявлением о том, что за ней дали в приданое «весьма мало», и потребовала себе четырнадцатую часть внушительных отцовских земельных владений. Мачеха, братья и сестры Вадбольской воспротивились этому, указав, что она получила приданого на 2378 руб., а также 2000 руб. наличными, на которые купила деревни и 102 души крепостных. И хотя Вотчинная коллегия решила дело в пользу Вадбольской, Сенат пересмотрел это решение на том основании, что если указом 1731 г. велено было давать дочерям приданое, то не установлен его точный размер. Как заявили сенаторы, наделение приданым зависело от воли родителей и от согласия жениха. Поэтому Сенат заключил, что Вадбольская не имеет законных прав на долю в наследстве, и отклонил ее иск [43] .
43
Там же. Т. 23. № 16769 (19.05.1789): «…а со времени уложения по тогдашним законам не было предписания, какое количество приданого должен отец давать выдаваемым в замужество дочерям своим, и сия дача приданого всегда зависела от воли родителей и от согласия тех людей, за коих дочери их выдаются…» Дальше в приговоре Сената значилось, что Вадбольская, взяв приданое, автоматически утратила право участия в дальнейшем дележе отцовских имений.
Это был совсем не случайный шаг. Сенат поступил в соответствии с принципом справедливости, который согласовывался, с одной стороны, с традицией раздельного наследования, обеспечивавшего как сыновей, так и дочерей, а с другой стороны, отражал второстепенное положение женщины в имущественном праве. В первых двух рассмотренных выше случаях женщины либо вышли замуж во время действия Указа о единонаследии (которому дворянство отчаянно сопротивлялось), либо явно были лишены солидной части семейного состояния. Зато иск Вадбольской, напротив, привлек внимание к неясности указа 1731 г., но не предоставил сенаторам никакого основания оспорить или пересмотреть правила, по которым давалось приданое. Вадбольскую не обидели, выдавая замуж, хотя ей и не пришлось воспользоваться отцовским богатством в полной мере. Словом, сенаторы признали, что родные Вадбольской не нарушили ни писаного закона, ни принятого обычая, отказавшись допустить ее к участию в дележе отцовского наследства.
К концу столетия в принятии сенатских решений стал учитываться новый элемент — сенаторы начали придавать большую важность письменным соглашениям между теми, кто давал и получал приданое. В тех случаях, когда женщины, получая приданое, не подписывали документ об отказе от наследства, они могли быть уверены, что суд защитит их права. Такого рода соглашения в XVIII в. не были неслыханным делом: например, в 1739 г. Наталья Яковлева отказалась от наследства, получив от своей матери приданое на сумму в 50 руб.{95} Однако до конца столетия они являлись редким исключением. Как показывает дело, рассмотренное Сенатом в 1797 г., со временем законодатели стали применять такие отказы от наследства к имуществу каждого из родителей отдельно. Истица, жена лейтенанта Ахлестышева, подала в суд на свою мачеху и единокровных братьев и сестер. Она потребовала, чтобы последние отдали ей приданое ее матери, составлявшее 10 762 руб. в движимом имуществе, а также 6 тыс. руб. на покупку имения.
Конечно, мачеха Анны Ахлестышевой отказалась уступить на том основании, что Ахлестышева получила достаточное приданое. При пересмотре дела Сенат установил, что Ахлестышева и в самом деле подписала документ, в котором ее отец указал, что приданое далеко превосходит положенную дочери часть и является ее полным наследством. И тем не менее Сенат без колебаний вынес решение в пользу Ахлестышевой, сочтя, что, хотя она и отказалась от своих прав на наследство после отца, никаких соглашений такого рода с матерью она не заключала, а потому имеет полное право на собственность последней{96}.