Бабье царство
Шрифт:
– Сроду этого не было, чтоб разбирать, - не теряет спокойствия Матвей Игнатьевич.
– Не хотите платить - не надо. Мы как старые члены партии проявили сознательность, вышли на работу, а терпеть издевательства неумной женщины не намерены.
В дверях и проемах окон птичника показались встревоженные лица женщин: Анны Сергеевны, Матрены, Марины, Софьи и других, привлеченных сюда громким голосом председательницы.
– За такую работу гнать бы вас из партии!
– с горечью произнесла Петровна
– Ты, Надежда
– Войну вы сделали - честь вам и хвала. Но неужто вы на войне работать разучились? Ты мне так клади: где дырка, там глинка, где бугорок, там молоток!
– И Надежда Петровна вышла из птичника.
– Чего ты на мово-то кинулась?
– обиженно сказала Анна Сергеевна - Он хоть на работу вышел...
– Подумаешь, герой! Может, ему за это еще в ноги кланяться?
– Кланяться нечего, а другие мужики вовсе филонят. Только и знают, что водку дуть да песни играть.
– Мой Василь надысь междурядья перепахивал, - заметила Софья.
– Да, - подхватила Анна Сергеевна, - борозду пройдет и ну дымить! Две цигарки искурит, тогда дальше ползет.
– Он контуженый, - потупилась Софья, - ему табак для головы полезен.
– Хорош контуженый - бугай бугаем, а такой куряка - не приведи господи!
– Ну а Маринин Жан вовсе на поле носа не кажет!
– обиделась Софья.
– Да что Жан - один, что ли?
– вступилась за мужа Марина.
– А ведь правда, бабы!
– вскричала Матрена.
– Мы горбину гнем, а мужики наши, словно панычи. Зажрались, аж лоснятся. Капризничают - того им подай да этого!
– Я б в охотку!
– от души сказала Софья.
– Я все для него рада, лишь бы работал как человек.
– Хотите, бабы, чтобы они фасон свой бросили, за работу, за дело взялись?
– сказала Надежда Петровна.
– Ой, помоги, Петровна!
– Пускай каждая сама себе поможет. Посуровей с ним будь, лиши его ласки, не охаживай да не обслуживай. Удивится - поясни: мне, скажи, нужен муж, друг, работник, хозяин, а не всадник-нахлебник.
– Ой, не знаю, бабоньки!
– вскричала Софья.
– Может, и хорош совет, а только мой Васька глянет - и нет моей воли.
– Смотри, Сонька, уговор общий. Не подведи!
– сказала Настеха.
– Ты в бабье дело не лезь!
– прикрикнула на нее Марина.
– Это почему же?
– растерялась Настеха.
– А кто ты есть? Не девка, не баба, ни богу свечка, ни черту кочерга...
– Молчи ты!
– остановила Петровна, - Вот кончим сеноуборочную - и справим Настехину свадьбу. Ну что, бабоньки, принято условие?
– Принято!.. Принято!..
– отозвались бабы, кто с задором, кто в сомнении, кто с явной неохотой.
– Не знаю, как другие, а. за себя я ручаюсь, - твердо сказала Комариха...
...Со страшным
– Говорила тебе: нельзя!
– свесила с печи седые космы Комариха - Ты живой там? Эй, дыши, старичок!
– Подсоби!
– слышится слабый голос.
– Я в дежу угодил...
– Не пущу, - тихим, жалким голосом говорит Софья, - право, не пушу. В длинной ночной рубахе она припала к двери, ведущей из горницы в кухню.
Василий с другой стороны дергает дверь так, что дрожит изба и сыплется пыль с притолоки.
– Детей разбудишь... Не мучай ты меня, - просит Софья, - ступай на сеновал, там постелено.
– С последнего ума спятила?
– рычит Василий.
– Замучил ты меня, мочи нет. Не пушу, вот те крест, не пушу!
– рыдает Софья...
...У Настехиной хаты идет тихий ночной разговор. Настеха, в спальной рубахе, облокотилась о подоконник. Снаружи, возле окна, стоит Костя Лубенцов в накинутой на плечи курточке.
– Когда поженимся?
– спрашивает Костя.
– Нешто мы не женаты?
– Я по закону хочу.
– Ишь какой законник... Я тебя мало знаю.
– Чего меня знать-то?
– простодушно сказал Лубенцов.
– Я весь на виду.
Глаза Настехи потемнели.
– А может, я не вся на виду. Много ли ты про меня знаешь?
– Чего б не знал, моего к тебе ни убавить, ни прибавить, - серьезно сказал Лубенцов.
– Я с тобой без остаточкоа
– Ой ли?..
– Какая-то хрипотца в Настином голосе.
– Хватит болтать! И вообще, иди отсюдова. Нам запрещено с вашим братом водиться.
– Что так?
– Карантин.
– Нет, правда?
– Проучить вас надо, чтоб работали!..
– Это я-то не работаю?
– Ты у меня, Костя, золото. Но только давай от ворот поворот, нечего нам баб дразнить.
– Поцелуй, тогда уйду.
В этом Настя не могла ему отказать...
...У деревенского колодца толпятся с ведрами мужики. По утренней улице идет злой, непроспавшийся, но обуянный какими-то соображениями Жан. Он видит столпившихся у колодца и судачащих мужиков, и высокомерная улыбка змеится по его тонким губам. Это не остается незамеченным.
– Ишь, задается!
– говорит Василий.
– Чего-то он надумал!..
– Братцы, сколько энтот Жан барахла привез, и-их!..
– восторженно ужасается подошедший с ведрами Барышок.
– Ты почем знаешь?
– Одних часов - сто пар, а браслетов, бусиков, колец - сосчитать невозможно!..
– Точно!
– подхватывает рыжий парень.
– Мне намедни Францев с Выселок стренулся. Они с Жаном вместе в Берлине были. Так он говорит...
– Рыжий таинственно понизил голос, и все дружно посунулись к нему, чтобы, упаси боже, не пропустить интересную сплетню.