Бабье царство
Шрифт:
– Други, - говорит Матвей Игнатьевич, - а вам не кажется, что мы хуже баб стали? Чешем языками, как заправские кумушки...
...Жан приближается к ручью, обтекающему деревню за огородами.
Под сенью ив расчесывает мокрые волосы конопельская Манон - Химка. Короткий сарафанчик плотно обтягивает ее влажное тело.
– Химка, - проникновенно сказал Жан, - пойдешь со мной в рощу?
– Дядя Жан, нечто вы с утра закладываете?
– Из-под красноватого полога волос заинтересованно проглянул
– Хочешь, дыхну?
– Верю! Верю!
– поспешно сказала Химка.
– Ну пойдем, я тебя отблагодарю.
Химка чешет волосы, не обращая внимания на Жана
– Убудет тебя, что ли?
– обиделся Жан.
– Одним больше, одним меньше какая разница?
– Сроду с женатиками не гуляла, - последовал ответ.
– Я все равно что холостой, жена отставку дала, - с наигранной горечью сообщил Жан.
– Слушай, Химка, я подарю тебе чудные швейцарские часики.
– Какие?
– Фирма "Онемаханизмус"...
– Без механизма, значит?
– Почем ты знаешь?.. Да нет, в них все чин чинарем. Шестнадцать камней. Это только название такое, потому облегченный механизм.
– Дядя Жан, катись-ка ты отсюда, не то тетке Марине скажу.
– Тоже мне невинность!
– разозлился Жан и, наподдав сапогом Химкины тапочки, пошел восвояси...
...На колхозном базу конюх проваживает Эмира, чудо-жеребца чистейших орловских статей. Надежда Петровна любуется дивным конем, словно выточенным из цельной черной кости. Эмир дышит из ноздрей сухим жаром, скашивая на председательницу диковатый, настороженный зрак.
– Рацион строго соблюдаешь?
– спрашивает конюха Петровна.
– Обижаешь, Петровна! Я, бывает, сам не пожру, но Эмир у меня завсегда обухожен.
Петровна хотела еше что-то спросить, но тут внимание ее было властно отвлечено. К базу подходил глубокий овраг, густо заросший травой и полевыми цветами: ромашкой, резедой, колокольчиками. По отлогой пади оврага ползал Софьин муж Василий и собирал цветы. Петровна устремилась к оврагу.
– Ты что, Василий?
– крикнула Петровна.
– На подножные корма перешел?
Василий не ответил, только спрятал за спину букет. Надежда Петровна приблизилась к нему.
– Никак сударушку завел? Так Софье и передам.
– Для нее и рву, - буркнул.
Чувствуется, что Надежду Петровну прямо-таки разрывает от смеха, но она сладила с собой и - сочувственно:
– Нешто она к вам охладела? Давайте я вам букетик составлю, а то у вас между цветами лошадиный клевер торчит.
Обалдев от срама, Василий сунул ей букет. Петровна быстро подобрала его по цветам, сорняк повыдернула.
– Может, вам с гитарой у ней под окнами посидеть? Женское сердце на музыку падкое. Да и детишкам вашим будет занятно.
–
– А я не насмешничаю. Я к тому, что травка тебе не поможет. Вспомни лучше, каким ты раньше плугарем был, каким чертом был на работе. Тем и взял ты Софьино сердце.
Василий не отличался особой сообразительностью, но тут его осенило:
– Так это ты, значит, бабу с панталыку сбила?
И сжал букет, как топор, вот-вот ахнет Петровну по голове. Но и та зашлась, ей сейчас все нипочем.
– Нишкни, лодырь! На твою бабу молиться надо. Она по шестнадцать часов робила, траву жрала, чтоб детей твоих сохранить. Ангел она, а не баба. А ты ряшку разлопал, а робишь, будто поденный. Ей бы гнать тебя в шею, Аника-воин!..
– размахивая кулаками перед самым носом Василия, орала разбушевавшаяся председательница...
– Ну-ну, ты полегше...
– отступая, бормотал Василий...
...По улице идут Якушев и Надежда Петровна. Якушев громко, заразительно смеется.
– Неужто помогло?
– спрашивает он сквозь смех.
– А как же!.. Конечно, не то помогло, что почти в смех задумано, совесть в мужиках заговорила.
– Знаете, Надежда Петровна, - закуривая, сказал Якушев, - а ваш метод уже известен в истории. Была такая древнегреческая дама Лисистрата. И она предложила своим согражданкам объявить любовный бойкот мужьям, если они не перестанут воевать.
– Когда это было?
– остро спросила Надежда Петровна.
– Да более двух тысяч лет назад.
– Во-на!.. И помогло?
– Еще как!
Надежда Петровна чуть задумалась, потом сказала с торжеством:
– И ничего похожего!.. У них - война, а у нас - мирный труд. Совсем, значит, наоборот... А все ж ки эта твоя, как ее?.. Лизасрата - умная баба! Я бы ее к нам в правление взяла.
Мимо проходит Жан, небрежно здоровается и подымается на крыльцо сельмага.
Сельмаг. Заведующий в грязном фартуке меланхолически озирает полки, тесно заставленные бутылками и дорогими папиросами. Берет пачку "Казбека", раскрывает ее, нюхает.
– Так и есть - заплесневели, - уныло говорит он. Жан кидает на прилавок мелочь.
– Спички!
Завмаг с понурым видом кладет перед ним пачку спичек. Жан пытается прикурить, спички шипят и гаснут.
– Отсырели, не горят.
– Зато мы горим, - тяжело вздохнул завмаг, - горим, как шведы под Полтавой.
Жан окинул взглядом магазин и понимающе присвистнул.
– Подорвали бабы нашу коммерцию. Слушайте, товарищ Жан, а вы не возьмете назад свои часики? Шестнадцать камней.
– Не дешевись!
– презрительно сказал Жан.
– Еще не вечер.
– Он наклонился к завмагу.
– Ты что, твердо решил сгноить весь табачок?