Бабье лето в декабре
Шрифт:
Без мужа жила Сима налегке. Кур помаленьку убирала, чтоб подкормить Валентина в больнице. Осталась от дюжины всего-навсего тройка несушек. С коровой тоже канителиться не стала: обменяла на двух коз, а на полученное впридачу тянулась, не больно заглядывая в будущее. Валентин вернется, пусть раскидывает мозгами, как дальше жить. Говорила ведь ему: не бери в голову все эти передряги. Хрен с ним, с колхозом, пусть разваливается. Туда ему и дорога. Благодаря Валентину последнее время он только и держался. А без Валентина будто осатанели содомцы:
Лидка Понагушина смузыкала Симу заняться торговлей шмотьем. Сима к этому времени осталась без дела, потому что последних коровушек на ферме прирезали на покрытие долгов по зарплате и съели. Долго ли съесть. Доярки стали не нужны.
В одну ночь уперли содомцы со дворов рамы, двери, колоды. Даже скребковые транспортеры Саня Рябчик умудрился снять и увезти на металлолом. Все ничьим стало, так почему не тащить?!
Зубастая да губастая Лидка воспользовалась тем, что Валентин в больнице, и закатилась с бутыльком; Сим-Сим, откройся! А когда выпила, принялась хозяйку чихвостить.
– Колодой лежишь, руки опустила, а вон люди «челноками» ездят, сколько денег на пузе привозят. Давай по сусекам поскребем, наскребем «башлей», да тоже съездим за тряпками. Чем мы хуже? – напирала она.
Азартно Лидка расписывала, как они богато станут жить. Ходовым шмотьем торганут, а потом, глядишь, свою лавчонку откроют или что-нибудь похитрее придумают.
Не устояла Сима, решила в пай войти. Полученное от продажи коровы собрала да то, что Валентин на прожиток оставил. Все на кон поставила.
И сейчас этот месяц отдается в башке лязгом и стуком вагонов. А клетчатые сумки «дирижабли» таскала – пуп трещал. В кого Сима тогда превратилась – не поймешь – не то баба – не то мужик: курить научилась, водку с устатку лопать и материться. Иных слов никто нигде не понимал. Да и бабы «челноками» ездили все отчаянные, злые, издерганные, надсаженные, норовили на хапок взять, море, дескать им по колено.
После первых удачных поездок в Москву Лидка раздухарилась:
– Эх, в Турцию бы махнуть, да я ни по-английски, ни по-немецки не волоку.
А Сима была из деревни Иной Свет. Там сроду в школе никаким языкам не учили. А если бы и учили, так под коровой она начисто все бы забыла.
После очередной поездки рванули на бугрянский рынок. Суббота, бойкий торг. Издали базарный гул слышно. Нескончаемыми рядами-шпалерами вытянулись палатки челноков. Чего только не предлагают. И все новое, зазвонистое. И они с Лидкой разложили свои свитера, за место заплатили. Все, как положено. Подкатывался мужик, ясно – рекетир. За охрану-де всего полсотни возьмет, но Лидка отбрехалась. Завтра. Сегодня бедные мы, голодные.
Достала она из внутреннего кармана заветную фляжечку, налила по стопарику.
– Ну
К красивым она без всякого колебания причисляла и себя.
Вроде после стопарика захорошело все вокруг и усталость дорожная исчезла.
На свой товар они надеялись. Дело к осени. Люди здраворассудливые должны брать и свитера, и шерстяные рейтузы, и колготки. И стали подходить женщины. Вроде все хорошие, но ухо востро держи. Начнут примерять, натянут на себя два свитера, а заплатят за один… И рейтузы эдак же могут уйти на чьей-нибудь заднице.
В торговле ведь тоже без бога ни до порога. Надо молитвы знать, приметы помнить. Деньги за первую покупку не торопись в лифчик или еще куда совать, а зажатой в руке стопкой купюр над товаром поводи: «Господи, помоги продать с легкой руки», – и тогда дело пойдет. Гляди, сколько ломит продавцов с таким же, как у них, товаром.
Есть мастера: не хуже цыган облапошивают покупателя.
Вон прет напролом мужчина в соломенной шляпе, тучный, пот с него градом. Все на него лупят глаза: из мужской одежды на нем ничего не видно, а из женской напентерил черную грацию. Баба с бородой да и только. И еще увешал себя лифчиками. Дамочки кидаются к нему, а он сходу сечет, кому чего подойдет: «На вас имеется», «На вас нету».
Но и этому мужику сегодня нижнее женское продать затруднительно. Конкуренция.
Недалеко от них, буквально рядом такая забористая реклама под музыку – закачаешься. Прямо в кузове грузовой «Газели» с опущенными бортами, стоит девка голышом, задастая, титястая, фигуристая, в золоченых туфельках от Ле Монти. Конечно, не до конца голая, в лифчике и кружевных плавочках, но все это только для блезиру слегка обозначено. Рядом с ней модный господин в белом костюме и черных очках орет через мегафон:
– Бюстгальтеры от Кристиана Диора. Супер! Только у нас! – и улыбается из-под черной полоски усов белозубо и заманчиво. И этот неотразим.
А девка, ей, видать голышом привычнее, чем в одеже, пританцовывает, вертится, показывает, как лифчик титьки держит. Заправский театр.
Все зеваки, конечно, к ним. Забыли про мужика в грации. У девки ноги полные, будто из цельного дерева выструганы, никакого промеж них просвета. Откорм – высший сорт!
Облепили машину не только женщины, мужики навалились. Экое диво.
Девка с улыбочкой да усмешечкой ловко сдернула лифчик и осталась без ничего. Толпа охнула и загоготала. Вот это грудки, так грудки – торчком. «У меня такие же», – с гордостью оценила Сима. А девка и трусики-бикини сдернула. Сексуальный стриптиз в натуре. Свист, ор, бабы заругались. А чего ругаться-то: девка вновь и в плавочках и в лифчике, только уже другого цвета. Никто будто ничего не видел.
Лидка Понагушина осклаблилась:
– Во дает, – и кинулась в толпу поглазеть. У нее самой есть чем потрясти, а бесстыдства вполне хватило бы на базарную толпу.