Баблия. Книга о бабле и Боге
Шрифт:
– Ну отдай бумаги и живи себе спокойно.
– Да я бы отдал, только спокойно не получится.
– Я тебе слово офицера даю…
– Слушай, перестань. Мы же взрослые люди. Какого, на хрен, офицера? Ты человек подневольный. Скажут – маму родную в тюрягу определишь.
– Да как ты смеешь!..
– Смею, офицеры детей не бьют и с бабами не воюют. Нет у нас ни офицеров, ни миллионеров, одни жадные ублюдки вокруг, и у каждого свой бизнес. Кто пилит, а кто и стрижет. Я, допустим, распиливаю, а ты меня подстригаешь. Только не в этот раз, дорогой. Ищи других клиентов. Вон, глянь в окошко, сколько непуганых идиотов
– Умный, типа? Прожженный циничный деляга, да? Тогда скажи мне, деляга хренов, чего ж ты ситуацию так запустил? Это не я виноват, что дети твои плачут и жена в истерике. Это ты сам, собственными руками им устроил. А?
– А ты меня не лечи, на мать Терезу все равно не похож, ни в каком ракурсе. Сам знаю, что виноват. Были на то причины. А теперь кончились. Ну отдам я вам документы, что, ситуация лучше станет? Хуже. Шеф подумает, что бога за бороду поймал, пальцы крючить начнет, банкира нагибать. А банкир тоже не агнец божий, ресурсы включит всякие. И что, война? Тебе оно, может, и неплохо, денег побольше отсосать можно. А мне, да и шефу, не очень. Особенно мне. Так что потерпи пока без документов.
– Если ты такой умный, то должен понимать, не могу я отсюда без документов уйти. Имидж пострадает. А имидж это все, это деньги и уважение, это…
– А ты даже если дурак совсем, должен понимать, что хана твоему имиджу. Через полчаса хана, как в Интернете клип с твоим участием выложат. Ты пойми, никто не будет разбираться, прав ты или виноват. У вас же там постоянно переаттестации, реформы, борьба за выживание и прочий социальный дарвинизм. Тебя уволить легче, чем разбираться, а то и козлом отпущения назначить показательно.
– Я тебя арестовать могу прямо сейчас, – полковник вытащил из кармана несколько непонятных листиков и помахал ими перед носом у Алика. – Вот ордера на арест. Пустые. Впишу твое имя, и все. В камере ты у меня по-другому запоешь. За ночь, сука, сломаешься, утром документы в зубах сломанных принесешь и будешь умолять меня, чтобы я их взял. Что на это скажешь?
– А чего сказать? Можешь, конечно, верю. Можете, это вы можете. Передача была такая в моем детстве про изобретателей. Только от меня сейчас ничего не зависит. У адвоката четкие инструкции. Меня закрывают – в Интернете появляется ролик. Наутро меня выпустят, а ты на мое место – в камеру.
– Ошибаешься, системы нашей не знаешь иезуитской. Меня, может, и посадят, хотя, скорее всего, просто уволят, а тебя закатают капитально. Мне даже просить не придется. Пожизненно тебя виноватым сделают, чтобы другим умничать неповадно было. Короче, сядешь в любом случае.
– Тоже верю. Наверное, прав ты. И чего? Боевая ничья? Ты на нарах, я на нарах, сидим, скучаем, ищем, где бы чифирю раздобыть? Оно тебе надо?
Мент погрустнел. На его лице проступила детская почти обида. Несовпадение ожиданий и реальности ввергло его тело и душу в неприятные диссонансные вибрации. Он-то думал, что участвует в приятном, освежающем и знакомом давно деле стрижки жирных пугливых коммерсантов, а тут блудняк непонятный получается. Заметив перемены в полковнике, Алик усилил нажим.
– Тем более и проблемы никакой нет. Ты банкира пробивал. Сам знаешь, он не кидала, готов деньги вернуть и вернул уже часть. Просто понты у них с шефом заискрили. Случайно достаточно, стечение обстоятельств глупое. Так
– Не, я таких вопросов не решаю, – замотал головой мент. – Это к ЛМ.
– А и не надо решать, ты просто шефу позвони и скажи, что Алик все осознал и есть у него разумное, на твой взгляд, предложение. Я бы сам позвонил, но мой звонок он сбросит, а незнакомые номера не берет принципиально. Ну чего ты боишься? Не получится у меня завтра, арестуешь прямо в банке. Одна ночь. Какая разница? Звони, а потом трубку мне передашь, и я ему все объясню.
Полковник задумался. Чтобы добить его окончательно, Алик привел последний аргумент.
– И сотка.
– Какая сотка?
– Сотка долларов, от меня в виде личной благодарности. Десять зеленых пачек по десять тысяч. Доллары, деньги такие американские.
– Лучше евро, – сломался с хрустом мент.
– Хорошо, евро, и ты извиняешься перед моей женой и дочкой.
– Договорились, но деньги сейчас.
– Деньги в банке получишь завтра. Звони.
– Тогда и извинюсь завтра.
– ОК, половину завтра в банке, половину, когда извинишься. Звони.
Мент вытащил из кармана дешевый, служебный, видимо, «самсунг», порассматривал его внимательно секунд двадцать. Потер пальцем многочисленные царапины на пластмассовом корпусе. Взглянул испытующе на Алика и начал набирать номер шефа. С ним происходили странные метаморфозы. Лицо разгладилось, усы уменьшились в размерах, а когда в трубке забулькал знакомый голос ЛМ, перед Аликом стоял праведный советский милиционер Пал Палыч Знаменский из фильма «Следствие ведут знатоки». Милиционер говорил с явно старшим по званию начальником. Возможно, с генералом.
– Доброго времени суток, Леонид Михайлович.
– …
– Да, нашелся, куда он денется с подводной лодки. Стоит передо мной, раскаивается.
– …
– Нет, документы не отдал, – полковник подмигнул Алику. – Говорит, в банке в сейфе хранятся, а банк закрылся уже.
– …
– Можно, теоретически, и сейчас съездить, но надо тогда кипеж большой поднимать.
– …
– Говорит, в Сбербанке, а к ним на хромой козе не подъедешь.
– …
– Да нет, нормально, он парень вообще-то не совсем пропащий. В бой рвется, грозится уладить все завтра. Помощи моей, правда, просит для визита к банкиру. Клянется, что деньги послезавтра будут.
– …
– Я думаю, можно попробовать, под моим контролем. Дать парню последний шанс.
– …
– Да куда он денется? Рыпнется не в ту сторону, я его закрою сразу. Вам, конечно, решать. Но на крайние меры надо идти в крайнем случае. Когда край уже. На мой взгляд, так. А с другой стороны, можно и сейчас его на Петровку отвезти переночевать. Пускай подумает.
– …
– Конечно, сейчас передам. Он сам тут умоляет дать ему трубку. Поговорите с ним. Как скажете, так и будет. Я выполню любое ваше указание. В морг, значит, в морг. В реанимацию, значит, в реанимацию. Ха– ха-ха, – мент льстиво и недобро засмеялся.