Баблия. Книга о бабле и Боге
Шрифт:
– Дорогой, а по-другому, по-моему, и не бывает. Вот ты часто говоришь – зло, добро. А что такое зло и добро?
– Ну ты и вопросики задаешь, любимая. Как в книжке детской. «Кроха сын к отцу пришел, и спросила кроха: «Что такое хорошо, а что такое плохо?»
– Ты бог, как-никак. Попробуй ответить.
Алик задумался. Без всякой надежды задумался, для галочки почти. Неожиданно в голове рухнул очередной занавес, и яркий свет чуть не разорвал мозг. Он заговорил сначала медленно и неуверенно, а потом…
– Зло – это… зло – как будто… зло – оно как… Как путь короткий. Как вообще не путь. Зло – это разрушение. Только рушить ничего не надо. Само все разрушится. Хаос сам нарастает. Без усилий. Ничего не делаешь, и хаос. Не чистишь зубы, они гниют. Не убираешь комнату – через месяц жить в ней невозможно. Не учишься – тупой становишься. А добро – это усилие. Чистить, убираться, учиться. Усилие.
– Молодец. Я половины не поняла. Но все равно молодец. Сделай, пожалуйста, еще одно усилие. Совсем крохотное. Попытайся, прошу.
Алик сделал. Все уже было в принципе понятно. Оставалось только сформулировать почти пойманную мысль. И он сформулировал.
– Зло должно победить. Ведь для него ничего делать не нужно. А для добра напрягаться необходимо. Не любит все живое напрягаться. Покоя жаждет и расслабления. Скользит все живое по пути наименьшего сопротивления прямо в энтропию, в хаос, в распад скользит. Это так естественно. Но зло почему-то не побеждает. А не побеждает оно потому, что побеждает само себя. Не хочешь напрягаться, вот тебе страх. Из страха напрягаться будешь. Не любишь заботиться о себе, вот тебе эгоизм и жадность. Они тебе на себя забить не дадут. Крутись, вертись, изворачивайся, усилие делай. И все из самых худших, в кавычках, побуждений. А потом люди привыкают. Усложняются. И разум начинает работать, и любопытство появляется, и доброта возникает местами.
Алик замолчал. Силы покинули его. По телу лился горячий пот. Выдохшимися обесцвеченными глазами он посмотрел на Аю и спросил шепотом:
– А ты знала?
– Не-а, – ответила она весело. – Ты знал.
И обняла его и приласкала как могла. И легче ему стало. И он заснул…
Утром проснулся на удивление бодрым. Хотелось немедленно что-нибудь сделать. Драйв появился и вера в собственные силы. Однако что именно делать, понятно не было. За завтраком он поделился своими сомнениями с Аей.
– Ну вот, допустим, перестанут пороть миниумов. Так они охамеют сразу. Расслабятся, в энтропию впадут и других нормальных за собой потащат. Страх ведь уменьшится. Или, к примеру, пробабленным запретить убивать за полбабла. Можно,
– Ну-ну-ну, любимый, зачем скромничать. Нас выдумал, придумаешь и как помочь нам. У тебя с фантазией полный порядок. А вообще… я думаю, для полноты картины тебе стоит посетить сырьесранцев.
– А чего сырьесранцы? Их мало, их вообще скоро не останется. Не влияют они ни на что.
– А того, что это прошлое – наше недавнее. Ты думаешь, мы такими сразу стали? Ни фига. Все когда-то сырьесранцами были. И сравнительно недавно, между прочим. Загляни к ним. Сравни. Почувствуй тренд, так сказать. Может, и мысли какие новые в голову придут.
«А почему бы и нет? – подумал Алик. – В любом случае лишним не будет».
Он подошел к Ае, поцеловал ее в щеку и сказал:
– Дорогая, к ужину не жди. Я сегодня поздно. По делам еду за город, к сырьесранцам.
Слышал он схожую фразу в красивой голливудской байде. Повторил ее как мантру успокоительную, подмигнул Ае и исчез.
Официально государство северных сырьесранцев называлось длинно и торжественно – Независимая Демократическая Империя Непобедимых и Легендарных Сырьесранцев. Для краткости местные жители называли свою родину попроще – Срань Господня. Алик направился прямо в сердце родины, столицу Сырсрань-матушку. Ничего себе город оказался. Он думал, хуже будет. Даже небоскребы присутствовали в умеренном количестве, и развязки многоуровневые, и реклама, и подсветка зданий по ночам. Вполне современный мегаполис. На Либеркиберию похож. Но все же что-то нелепое было в окружающем пейзаже. Алик долго не мог понять, в чем дело. Осенило его, когда он решил подняться на смотровую площадку самой высокой башни города. Не на площадке осенило, а внизу, у лифта. На весь огромный 120-этажный небоскреб имелся один лифт. Очередь к нему тянулась неимоверная, и она почти не двигалась. Иногда вне очереди в лифт загружались солидные дяди в сопровождении охраны с закрепленными дискотечными мигалками на фуражках. Дяди с чувством глубокого удовлетворения поглядывали на очередь и уносились ввысь.
«Совсем как наши пробабленные, – подумал Алик. – Грубее, конечно, намного, но принцип тот же».
Окончательно стало все ясно на смотровой площадке. Сходство с Либеркиберией рассеялось. Отсутствовала главная составляющая естественного городского пейзажа – функциональность. Проще говоря, в нагромождении разнообразных построек не было никакого смысла. Многоуровневые развязки вели в кривые узенькие переулки. Стеклянные башенки одиноко возвышались в панельных трущобах. В небоскребах отсутствовали лифты. Создавалось впечатление, что город построил пятилетний ребенок. Он честно старался воспроизвести красивую картинку из детской книжки. Потратил много времени и труда. И получилось даже похоже. Но откуда ему знать о таких мелочах, как лифты в небоскребах. Он же ребенок… Этот же принцип распространялся на все сферы жизни сырьесранцев. Все почти как настоящее, только близко подходить не рекомендуется. Почти бизнес в Сране Господней процветал. Из обильных недр закупленное в Либеркиберии оборудование исправно извлекало разнообразные богатства и отправляло их обратно в Либеркиберию. На малую часть вырученных баблайков закупалось все необходимое для жизни. Остальное бизнесмены и местная элита оставляли в либеркебирийских банках. Потому что какой сумасшедший будет хранить в этой Срани Господней настоящие деньги? Сранью правил избираемый каждые десять лет на почти выборах царь. У выбранного царя со своей должности имелось только два выхода. Либо в тюрьму, либо в могилу. Последний случай разветвлялся еще на два подвыхода. Сдохнуть тихой естественной смертью или с помощью преданных соратников и благодарного народа. Понятно, что смысл политики любого сырьесранского руководителя заключался только в одном. Умереть естественной смертью в своей постели и желательно на свободе. О том, зачем лезть на самый верх ради исполнения такого простого, доступного почти любому желания, сырьесранские цари не задумывались. Основная беда сырьесранцев, тем не менее, заключалась не в царях, а в том, что подавляющее большинство (около 70 %) из них составляли миниумы. Заняться им по большому счету было нечем. В почти бизнесе они почти не задействовались. Мест мелких чиновников на всех не хватало. Хуже миниума может быть только ничем не занятый миниум. Поэтому мудрая местная власть придумала им три занятия. Ну, бухать и дохнуть в упорной борьбе за существование – это само собой. Ненавидеть проклятых либеркиберастов, которые сволочным образом мешают бухать и дохнуть, точнее, из-за которых и приходится дохнуть и бухать, – без этого тоже обойтись нельзя. Кажущееся противоречие в том, что вроде бы нельзя одновременно и мешать бухать, и помогать, и еще денег при этом давать, никого не смущало. На то они и есть хитрожопые заокеанские либеркиберасты. И ум их дьявольский честному сырьесранцу не понять никогда. Но основным ноу-хау элиты являлось третье, заботливо приготовленное для миниумов, занятие. Занятие называлось – ДУХОВНОСТЬ. Вкратце концепция выгледела так. «Да, – говорили местные идеологи. – В Либеркиберии люди живут лучше. Но на чем основано их мнимое благополучие? На лжи, обмане, эгоизме и себялюбии. Ну и нас они, конечно, угнетают. Мы же, свободные и гордые сырьесранцы, отрицаем хорошую жизнь, основанную на таком мерзком фундаменте. Поэтому мы готовы и будем жить в дерьме, бесправные. Мы готовы и будем умирать в нищете и убожестве. Зато честными, свободными, гордыми и избранными богом людьми. И именно на наших плечах держится этот искалеченный грехами мир».
Алик подивился мастерству местных мастеров пропаганды. Молодцы. Ведь озвучили же половину правды. Насчет фундамента, на котором все держится. Половина правды – это много. А уж миниумам за глаза. Живут они себе счастливые. Думают, что функцию самую главную во вселенной выполняют. Мир на плечах своих немытых держат. А то, что их дерут во все щели, это ничего. Побочный эффект духовности. Молодцы.
В целом дела в Срани Господней развивались вполне естественным образом. И к власти Алик особенных претензий не имел. В самом деле, ну как еще можно вести дела, если 70 % населения миниумы? Но все же вопросы существовали. За последние сто лет элитная верхушка, наблюдая стремительный распад своих владений, не на шутку обосралась и прилагала усилия для того, чтобы сохранить существующий статус-кво всеми доступными способами. Исходя из этой парадигмы, элита чрезмерно рьяно принялась гнобить немногих оставшихся в стране нормальных людей, и главное, полностью перекрыла возможность миниумам превращаться в нормальных людей. Образование сознательно разрушалось. По телику круглосуточно промывали мозги. Еще чуть-чуть, и любого умеющего читать, писать и считать до ста начнут объявлять агентом Либеркиберии. На взгляд Алика, это был явный перегиб. Власть должна аккуратно тянуть темный народ за ушки вверх, к свету. А не пихать тяжелым сапожищем обратно в грязь и убожество. Об этом стоило поговорить с сырьесранским царем. И Алик отправился к нему в гости.
Вид главы Сырьесрани поразил Алика до глубины души. Внешне он походил на всех известных диктаторов прошлого и настоящего разом: наполеоновского роста, с пухлыми, как у Ким Чен Ира, щеками и азиатским разрезом глаз; как Ленин, лысый, с капризными губами императора Нерона и пышными усами Сталина. Родной кремлевский Путин, на которого по привычке брюзжали образованные и богатые москвичи, по сравнению с этим чудом казался милашкой, обаяшкой и образцом улыбчивого конгрессмена-демократа из какой-нибудь Оклахомы.
«Это нам еще повезло, дуракам, с Владимиром Владимировичем, – глядя на царя, искренне порадовался Алик. – Вот оно как, оказывается, бывает».
Царь, противно фыркая и по-звериному урча, усердно плавал в бассейне. По периметру бассейна, скрестив руки ниже пояса, стояло человек пятнадцать охраны и челяди. «Страшный, видимо, человек, – подумал Алик. – Раз холуи рефлекторно яйца защищают, даже когда хозяин купается. С таким надо сразу быка за рога».
Он встал на воду посередине бассейна и дождался подплывшего кролем властелина земли Сырьесранской. Властелин стукнулся лбом о туфли Алика и ошарашенно поднял голову.
– Буль, – издевательски сказал Алик, посмотрев на него сверху вниз.
Царь в шоке ушел под воду. Потом вынырнул и попытался что-то крикнуть охране.
– Не ори, – строго предупредил Алик. – Все равно не услышат.
Царь еще раз окунул лысую башку в бассейн и снова всплыл на поверхность. Взглянул на стоящего в центре бассейна человека. Убедился в его несомненном существовании и, стараясь сохранять достоинство, спросил:
– Ты агент Либеркиберии?
«О, как голову себе засрал, бедняга», – подумал Алик и изрек грозным голосом:
– Есть сила в мире, друг Горацио, что и не снилась вашим мудрецам. И я ее агент и повелитель!
– А! Ты мне чудишься, – облегченно выдохнул царь. – Инсульт у меня просто. – Он помолчал и добавил: – Микро.
– Не чудюсь я тебе, дурачок. Потом сам запись камер видеонаблюдения посмотришь.
– А кто ты тогда? Все-таки агент, да? – царь опять забеспокоился и даже хлопнул ладошками о воду. Брызги намочили Алику брюки.
– Бог я, бог. Понял? – раздраженно сказал он.
– Ну, если бог, то сделай, пожалуйста, финансовый кризис в Либеркиберии, только чтобы цена на нефть высокая осталась обязательно.
Царь начинал ему нравиться. Крепкий дядя, выдержанный, и чувство юмора у него присутствует.
– А давай наоборот. В Либеркиберии все зашибись, а цена на нефть ниже плинтуса, а?
Царек побледнел, не на шутку испугался, наполовину, вроде дельфина, выпрыгнул из воды и страстно взмолился:
– Не надо, Господи!
– Ну вот, узнал наконец. А то все агент, агент… Поговорить мне с тобой нужно.
– Да-да, конечно, я готов. В любое время, для вас в любое время, без записи.
– Ну ты и наглец, бога на встречу записывать собираешься.
– Ой, это я выразился неудачно. Я готов, прямо сейчас готов поговорить, прямо здесь.
– Здесь не надо, – брезгливо поморщился Алик. – Сыро здесь, да и на телеса твои престарелые неохота смотреть. Где ты обычно гостей высоких принимаешь?
– В бирюзовом кабинете, у камина. Я сейчас переоденусь только.
– У камина – это хорошо. Люблю я на огонь смотреть. Да и тебе, кстати, на него стоит почаще любоваться. Привыкать, так сказать, к высоким температурам. Пригодится тебе после смерти, вот увидишь, пригодится. А переодеваться – это лишнее…
Переговоры с царьком заняли больше трех часов и проходили в хорошо знакомой Алику атмосфере страха, жадности и всевозможных подстав. Местный вождь, конечно, обосрался, не без этого. В его раскосых глазах металась опасливая мыслишка: «Бог или черт, не знаю, но чел крутой – из сфер повыше либеркиберийских будет. Надо с ним поаккуратнее». Много раз видел Алик такое же выражение лица у своего шефа, когда к ним в контору забредали непонятные люди с грозными ксивами и вели мутные, длинные разговоры, в подтексте которых всегда было только одно: пощупать упитанную коровку за вымя да денег отжать побольше. Леонид Михайлович виртуозно умел уходить от опасных тем: включать дурака, выключать сознание и вдохновенно гнать пургу о социальной значимости и крайней малодоходности своего бизнеса. Царек намного превосходил шефа в этом искусстве. Первые пятнадцать минут он рассказывал, какой он богобоязненный руководитель, как соблюдает все посты, сколько много сделал для церкви, как укрепляет в обществе мораль и нравственность, ненавидит разврат, педофилов, пидорасов, педагогов. Нет, педагогов он, конечно, любит – оговорка это просто, да и пидорасов терпит из человеколюбия, люди все-таки, хотя и с натертыми неестественным образом задницами, но все-таки люди. Вот он лично знает одного инженера-нефтяника, хороший инженер, хотя и пидорас… Следующие пятнадцать минут царь говорил о пидорасах. Не то чтобы его сильно интересовала эта тема, просто занесло в эту сторону, вот и говорил. Технология давно известная на таких терках. О чем угодно можно говорить – хоть о пидорасах, хоть о полтергейстах, лишь бы не выйти на главную тему, не дать себя ухватить за скользкое вымя. С пидорасов царь неожиданно перескочил на национальную идею северных и южных сырьесранцев – Право Срания. Царская трактовка идеи Алику очень понравилась. Такой смеси экзистенциализма и пофигизма он еще не встречал. Оказывается, основной цементирующей силой местного общества и являлось это святое, богом (то есть им, Аликом) данное каждому сырьесранцу право срать на все с высокой колокольни.
– В данный момент в северной Сырьесрании я всех сильнее, – гордо заявил царек. – А значит, я и прав.
Алик царя не перебивал. По своему богатому бизнес-опыту знал, что дуркующему контрагенту надо дать выпустить всю накопившуюся в глубинах подсознания пургу, а когда иссякнет контрагент, вот тогда… Но царь не унимался. В его дремучей дикарской башке пурги, казалось, было целое море.
– А что касается всяких жестокостей, казней и угнетения народа… – после небольшой паузы продолжил он, – ну хрени этой всякой, о чем либеркиберасты постоянно вопят. Так сам посуди, Господи, истинная свобода имеет обратную сторону. Если все срут друг на друга, то рука сильная нужна, чтобы не перегрызлись окончательно. Точнее жопа, а не рука, чтобы так на всех насрала, чтобы и думать забыли о ерунде всякой: сепаратизме, либерализме и прочем равноправии. Сырьесрании нужна сильная жопа, и она у нее есть!
Царь снова замолчал, на этот раз надолго. Его распирало от гордости и величия. Он замер, забронзовел и стал похож на памятник самому себе. Долго так не выдержал, обмяк, расслабился, но тут же взбодрился и продолжил речь.
– Кстати, страх, страдание, это даже хорошо. Это ставит свободу безбрежную в рамки, оставляет человека наедине с ужасом бытия и небытия. Это глубину рождает и духовность. Посмотри, что у них есть, у этих либеркиберастов: Интернет, гаджеты всякие, машины хорошие да электрические зубные щетки. А у нас? Мы порох изобрели, чтобы убивать, мы бумагу сделали, чтобы мысли записывать великие, мы цифры придумали, даже в Либеркиберии их называют сырьесранскими. А какая у нас Литература? Весь мир знает великого Пасаженцева, ему руки в тюрьме отрубили, а он зубами ручку держал и романы писал. И какие романы! Каждый либеркибериец в школе проходит ужасы нашей жизни и содрогается. А поэт Ракетов? Его жену мой предшественник при нем прямо пялил, а когда поэт возбухнуть вздумал, он ему лично яйца и отстрелил. Но ведь любовные сонеты после этого стали только лучше. Все критики признают, лучше стали. А Лева Жирный? Его церковники обдолбанные за богохульство от церкви так полонием облучили, что он от жены озабоченной босиком по снегу сбежал, потому что не стояло уже ничего. Сбежал, простудился, долго мучился и умер. Но славил, Господи, так славил бога пронзительно, что до сих пор чувствительные барышни и интеллектуалы всякие кипятком писают. А музыка, а картины? Замученные художники кровью картины писали, музыканты на костях своих, вырванных с мясом, ритм отбивали. Только смесь бесконечного страдания и беспредельной свободы с неотъемлемым правом срания рождает главную ценность сырьесранцев – ДУХОВНОСТЬ. А для того чтобы эта ценность родилась, нужна нам большая, крепкая и сильная ЖОПА. Ничего не поделаешь, такими уж ты нас, Господи, создал. ЖОПА нам нужна.
Царь замолчал. «Выдохся, – решил про себя Алик. – Боже, какие они все одинаковые, все эти маоисты, полпотовцы, чучхе, лидеры ливийской джамахирии и прочие упыри, выросшие из крестьянско-люмпеновских низов с их якобы посконным здравым смыслом и народным кондовым понятием о чести и достоинстве. Самое противное, что я его создал, а значит, и сам частично такой. Но вот именно что частично, сырьесранцы все-таки занимают не более одной десятой планеты. Для человека, родители которого родились при Сталине, а деды и бабки при Ленине, уже успех. И как же хорошо, что живу я в начале XXI века и в России, а не при Иване Грозном или в Северной Корее, к примеру. Мир бы тогда у меня получился, закачаешься».
Алик еще немного порефлексировал, строго поглядывая на сырьесранского царя. Снова порадовался за русских людей и Россию, что вот, не такой у них руководитель, как здесь, а вполне приличный, европеизированный Владимир Владимирович Путин, не без недостатков, конечно, но не такой точно. Немецкий язык знает, а теперь и английский. Олимпиаду для страны выиграл, свободу ценит умеренно, на мир смотрит трезво, без пессимизма. Обама ему руку жмет, и он Обаме. Уважают его везде за мудрость и взвешенный подход к проблемам. Да нет, не такой. Свобода в России практически. Железного занавеса нет, писателям руки не рубят, доллары вон на улице свободно продаются. Точно не такой. Просто люди неблагодарные, глупые существа. Хочется им рая на земле, и немедленно. Посмотрели бы они на такое чудо, поняли бы тогда, что означает диктатор кровавый. Людям, чтобы жизнь принять, не рай нужен, а ад. Для сравнения.
Мысленно успокоившись насчет Путина, Алик вернулся к вождю сырьесранцев. С этой компиляцией всех известных ему властных уродов надо было срочно что-то делать. Вождь после патетической речи, как и рассчитывал Алик, сдулся и явно был готов воспринять божественную мудрость. «Эй, ты, – мысленно обратился к нему Алик, – кореец, ливиец, джамахириец, Наполеон недоделанный, чем же мне тебя припугнуть-то?» Мелькнувшие воспоминания о Муамаре Каддафи навели Алика на Мысль.
– Жопа, говоришь, нужна? – обратился он задумчиво к царьку.
– Ага.
– А не боишься?
– Чего? – не понял царь.
– Но есть и божий суд, наперсники разврата! есть божий суд: он ждет; он не доступен звону злата, – процитировал Алик Лермонтова.
– Чего? – совсем растерялся царек.
– Того. На каждую крепкую жопу найдется еще крепче, причем с винтом. Не боишься, что я на тебя насру по праву сильного, по праву срания? Ничего личного, не обижайся. Исключительно для духовности. Как ты на народ срешь, из благих побуждений. Так и я. Страдания – они ведь духовность рождают? Ну вот, может, и ты лучше станешь, зубами чего-нибудь напишешь или на костях своих сыграешь. Босиком по снегу пробежишься с хером не вставшим. А?
Царь в ужасе начал икать. Его глаза из дальневосточных медленно стали превращаться в ближневосточные. Алик удовлетворенно хмыкнул и спросил:
– Как царя южных сырьесранцев, коллегу твоего, свергали, помнишь? Неделю его оппозиция в жопу трубопроводом трахала, пока он отречение не подписал. Вижу, что помнишь. Думаешь, его Либеркиберия свергла? Ошибаешься! Это я на него насрал. Для духовности. Знаешь, каким он духовным стал? Все кричал: «Харам, харам, нельзя». Пророков вспоминал и Господа (меня то есть), плакал, молился. Таким духовным перед смертью стал, что кюшать не мог. Даже жалко, что сдох. А ведь при жизни совсем нехорошим человеком был. Сволочью конченой, если уж откровенно говорить. Но исправился, молодец. Я его исправил. Так хочешь? Исправить тебя?
– Нет, нет, – мелко дрожа, быстро замотал головой царек, – я все подпишу, я все сделаю, только не трубопроводом…
Несмотря на сильный испуг, торговался царь долго и ожесточенно. Приводил аргументы, плакал, молился, почти убедил Алика, что люди сволочи по природе своей и без сильной венценосной задницы им никак не обойтись. Да Алик и сам не первый день на свете жил, понимал он прекрасно, что искренние порывы романтических идиотов в неподготовленном обществе ужасом оборачиваются кровавым. Уж лучше терпеть привычную, милую и где-то даже смешную властную задницу над головой. Прогресс, однако, на свете тоже существовал. Другое дело, что он почти незаметен для живущих и только внуки, слушая рассказы убеленных сединами дедов о временах былинных, «когда срока огромные брели в этапы длинные», ужасались услышанному и понимали: «Да, существует прогресс».
План Алика был тривиален. Для начала подтянуть образование и его доступность для широких слоев местных миниумов, потом свободные экономические зоны, сборочные производства для огромного рынка Либеркиберии, создание местных силиконовых долин и миллионов высокотехнологических рабочих мест в экономике. Расчет строился на то, что, если местное быдло начнет заниматься делом, вместо так полюбившейся им ДУХОВНОСТИ, жизнь автоматически наладится. А с властной задницей они как-нибудь сами потом разберутся. Без него. Стандартный план для стран с переходной экономикой. Вон, Индия, Китай по нему уже сколько лет успешно шагают, а Южная Корея дошагала уже почти. Но царек не был бы самой могучей в Сырьесрани задницей, если бы не выторговал за выполнение столь нехитрых условий кучу бонусов. Во-первых, десять лет беспроблемного властвования, во-вторых, высокие цены на сырье в течение этих десяти лет, и в-третьих, возможность явления быдлу собственной крутизны, в виде редких казней и умеренного мучения немногочисленной оппозиции. Алик плюнул и согласился. Стабильность для успешной трансформации нужна? Нужна. А какая же стабильность без казней и мучений. Это уже не стабильность, а перестройка получается. Знаем, проходили.
– Не ссы, – успокоил он царька после достижения договоренностей. – Еще и реформатором великим прослывешь. Благодарные потомки памятники тебе поставят и города в твою честь назовут. Спасибо мне еще скажешь.– Господи, а можно на прощание один вопрос? – спросил в конце разговора царь.
– Валяй.
– Скажи, Господи, а зачем ты нас такими создал? Несовершенными. И вечно ты нами недоволен. И наказываешь. Со мной одним только три часа провозился.
– Дело в том, что я вас не создал, а создаю. Постоянно, каждый день. Понимаешь? Творение – это не результат, а процесс. Понимаешь?
– Понимаю, – печально кивнул царь. – Хотелось бы еще узнать, чем этот процесс закончится. Но я обещал только один вопрос.
– Вот это молодец. Мужик сказал, мужик сделал. Уважаю. Не бзди, все будет нормально. Ладно, пойду я. Заболтались мы с тобой сегодня.
Произнеся последние слова, Алик начал медленно растворяться в воздухе. Но вдруг ему в голову пришла офигенная, как он подумал, идея. Он снова сгустился и материализовался около камина.
– И вот еще что: я тут подумал… не то чтобы я тебе не доверяю. Так, на всякий случай. Если тебе взбредет на ум херня какая. Вроде того, что наш разговор – это видение, полтергейст или еще чего. Короче, если ты жопой вильнуть вздумаешь, то знай, счет твой офшорный в Либеркиберийском банке, где ты миллиарды свои в трасте засекреченном хранишь, известен мне очень хорошо, и управлять я им могу без всяких паролей. Всосал?
– Всосал, – в ужасе прошептал царь.
– Ну вот, теперь точно все, – сказал Алик, улыбнулся ободряюще и окончательно исчез.После разговора с царем сильно болела голова. Бывало так в Москве часто после терок с малоприятными людьми. Алик не удивился. Другое поражало. Работа бога мало чем отличалась от деятельности мелкого жулика в погоне за денежными знаками. Те же разводки, мухлеж и попытки вымутить себе условия получше. Путь решения местных проблем вырисовывался отчетливо. Это Алик знал, это он умел, в этом он был чемпионом.
«А чего я хочу? – думал он в одиночестве, сидя на любимом продавленном диване. – Если все самые гадостные чувства, типа жадности и страха, на службу добру поставлены. Может, по-другому и нельзя. Не понимают люди по-другому».
Полной гармонии с собой достичь, однако, не удавалось. Мешало что-то неуловимое, мелкое, но отравлявшее все стройные логические конструкции. Он вспоминал печальные глаза царя в конце их разговора. Вот гад он абсолютный, чудовище, а глаза у него человеческие. Может, надо к добру его призвать, просветлить как-нибудь? Ведь не пропащий он совсем, раз глаза человеческие?
«Ну хорошо, – спорил он сам с собой. – Просветлил, допустим, душу ему вернул. Ужаснулся бы он деяниям своим гадским. И тут лишь два выхода у него остается. Либо в монастырь уйти, либо жить начать по совести. Забавная картина получилась бы. Царь, живущий по совести. Забавная, но недолгая. Сожрали бы его быстренько, а на его место следующего поставили. А каждый следующий царь – хуже предыдущего. Особенно вначале. Это закон природы неумолимый. Приходится следующему власть свою утверждать ускоренно, а значит, фигню творить не меньшую, чем творил предшественник. Не меньшую, а большую, чтобы боялись. Нет, не вариант».
Он отбросил прицепившуюся рефлексию как не конструктивную и мешающую ему в благородном деле выведения местного человечества на путь разума и прогресса. Отбросить-то отбросил, но заноза осталась. Крошечная пока еще, но… Пока еще крошечная.Недели проходили за неделями, складывались в месяцы, жизнь постепенно устаканивалась. Алик обрастал привычками, ритуалами, и они приносили спокойствие в его душу. Ибо что такое жизнь, как не набор ритуалов и привычек? С утра он целовал Аю в щеку и уходил на «работу». Именно таким эвфемизмом они называли его деятельность на посту бога. «Работы» было выше крыши. Он продавил через местный парламент закон о запрете публичной порки миниумов. Придуманная схема изящно оставляла волков сытыми, а овец целыми. Закон гласил, что при первом правонарушении миниум порется в специальном изолированном помещении. В процессе порки ведется видеозапись, которая хранится в опечатанном конверте. В случае второго нарушения, даже самого мельчайшего, запись выкладывается в Интернет на портале госуслуг, а жене и детям преступника демонстрируется в принудительном порядке. Преступность среди миниумов снизилась на 0,63 %. Это была победа!