Бабло
Шрифт:
— Это… незаконно, — прошептал Мэт, но в его голосе уже не было прежней уверенности.
— Законы пишутся для рабов, — Вин встал, его голограмма муравьёв начала поглощать данные с камер наблюдения.
— А мы рабовладельцы. Мы пишем законы и заказываем музыку, под которую танцует все остальные!
Мэт схватил Пола за рукав:
— Если нас поймают, всё рухнет. Компания, репутация… Мы бросаем вызов государственности.
Голос Раджеша раздался из угла комнаты. Он вошёл, держа в руках чайник с дымящимся чаем.
— Данные это семена,
Пол взял чашку, но не пил. Его взгляд был прикован к экрану, где моделировались поведенческие алгоритмы на основе потока спутниковых данных.
— Пока сделаем так. — Пол поставил чашку, не притронувшись. — Вин, запускай сбор через рой. Мэт, найди легальные источники — что угодно, от публичных камер до открытых научных архивов. А теневые рынки… — он посмотрел на Раджеша, — будут нашим резервом.
Мэт кивнул, но в его глазах читалась трещина — страх перед пропастью, в которую они шагнули.
Когда все разошлись, Раджеш остался в комнате один, наблюдая, как муравьи Вина плетут паутину из украденных данных. Он ходил из стороны в сторону, наблюдая, как меняются ландшафты, и покачивал головой, наслаждаясь совершенством технологий.
На следующий день поиски больших данных продолжились. На столе парили логотипы компаний, торгующих данными. Цифры под ними пульсировали красным, как открытые раны. Пол тыкал в них пальцем, разбрасывая проекции, словно карточный домик.
— Десять миллионов за доступ к геолокациям смартфонов? — Мэт закатил глаза, откидываясь в кресле. — У них совесть тоже входит в стоимость?
— Совесть — роскошь, — Пол смахнул голограмму ОмниТрек, и та рассыпалась на пиксели. — Но даже у роскоши есть лимит.
Они уже третий час сравнивали прайсы. ДатаСфера запрашивала астрономические суммы за доступ к медицинским записям. НейроГнездо продавала эмоциональные паттерны из соцсетей по цене золота.
— Большие данные это большие деньги, — Мэт фыркнул, подбрасывая в воздух шар с надписью «Я люблю алгоритмы». — Интересно, сколько стоит наша душа в их таблицах?
— В наши дни уже не так дорого, — ответил Пол. — Нам нужны не души, а нервы мира, пульсы городов, дрожь рынков, потоки энергии…
Дверь открылась без стука. Раджеш вошёл, неся в руках чайник, от которого парил запах кардамона и чего-то электрического. Его взгляд скользнул по голограммам, и он усмехнулся:
— Вы копаете в песочнице, а под вами целый океан.
Мэт поднял бровь:
— Поэзия это прекрасно, но у нас бюджет.
— Бюджет? — Раджеш налил чай в три чашки. — Деньги это шум, а данные тишина, из которой рождается смысл.
Пол взял чашку, но не пил. Его глаза сузились:
— Ты знаешь, где взять данные?
Раджеш повернулся к стене. Касанием пальца он запустил голограмму города, где алым светом горели подпольные узлы связи.
— Есть у меня один человек. Он не продаёт данные, а собирает их как пчела мёд. Иногда… он
— Хакер? — Мэт поставил чашку с треском.
— Садовник, — поправил Раджеш. — Он выращивает информацию в тени.
Встреча была назначена на полночь. Местом был выбран заброшенный склад в порту, где ржавые контейнеры стояли, как надгробия эпохи индустриализации. Пол и Мэт шли по лужам, отражавшим неоновые огни с вывесок КиберКовчег и НейроЧайна. Воздух пах солью и озоном.
— Шеф, я чувствую опасность, надо бы быть поосторожнее, — прошептал Мэт, поправляя воротник.
— Это твоя работа, делай что считаешь нужным, — ответил Пол.
Раджеш ждал их у входа, завёрнутый в плащ цвета ржавчины. Без слов он повёл их внутрь. Склад казался ловушкой контрастов, где среди груды металлолома стоял стол с голограммами, а над ним висели гирлянды из старых микросхем.
Хакер вошёл бесшумно. Его лицо скрывал капюшон, а руки светились татуировками с кодами. Голос звучал механически, будто пропущенный через десяток фильтров:
— Меня зовут Сойер. Вы ищете то, чего нет.
— Нет? — Пол шагнул вперёд. — Но вы продаёте именно это.
Сойер рассмеялся. Звук напоминал скрежет шестерёнок. Он провёл рукой по столу, и в воздухе всплыли образцы данных. Там были записи частных чатов директоров, спутниковые снимки секретных объектов, даже биометрика с закрытых вечеринок элиты.
— Это… невозможно, — прошептал Мэт.
— Возможно всё, если знать, где копать, — Сойер коснулся голограммы, и данные ожили. Видео с камер наблюдения, аудио переговоров, потоки с бирж — всё в реальном времени. — Я не продаю, а даю доступ за небольшой процент от вашей прибыли.
Пол скрестил руки:
— Какой процент?
— Десять. И пожизненный иммунитет от вашей нейросети.
Мэт фыркнул:
— Вы верите в эту сказку?
Сойер повернулся к нему. Из-под капюшона мелькнули глаза — кибернетические, с линзами, мерцающими как ртуть.
— Я верю в данные. Ваша нейросеть развивается, и я вижу её потенциал. — Он щёлкнул пальцами, и голограммы свернулись в точку. — Мне нужна защита от вас в обмен на доступ к моим данным.
Пол скорчил жуткую гримасу и резко скомандовал:
— Отбой! — развернулся и зашагал прочь.
Вся команда, как стайка утят, последовала за Полом.
Мэт догнал его:
— Всё в порядке?! Что случилось?
— Нормально, — ответил Пол. — Мы сделаем всё сами. Зачем нам этот выскочка с подворотни! Да ещё с условиями…
На следующее утро Пол пришёл в офис на рассвете и собрал всех в переговорной. Мэт сидел напротив, листая презентацию, чьи слайды пестрели цифрами — словно следы от пуль на стекле.
— Мобильные данные это не информация, — начал Пол, тыча пальцем в график с метками геолокаций. — Это кровь. Каждый клик, каждое движение — капилляры, ведущие к сердцу. Ты хочешь сказать, что мы можем это купить?