Бабочка маркизы Помпадур
Шрифт:
– Это кто-то из тех, кто был на свадьбе? – Алина перебирала в памяти немногочисленных гостей.
– Не Славка точно. И он говорит, что не Пашка. Значится, кто-то из троих. Мишка, Максик или Егорка.
– А… та женщина?
Вспоминать о ней было неприятно, уж больно очевидна была связь Александры с Лехой.
Леха снова вздохнул и признался:
– Ее убили.
– Когда?
– Тогда и убили. Она нажралась и стала кричать, что заложит… короче, думали, по пьяни, а утром кирдык.
Вот и причина Дашкиного внезапного молчания и отсутствующего любопытства, а также того факта, что, прежде весьма общительная, она вдруг стала общения избегать.
– А она знает про…
Не знает. Иначе предупредила бы. Конечно, предупредила бы. Дашка – свой человек. Это Лехе простительны глупые игры, а вот если бы оказалось, что и Дашка Алину использует… нет, такое предательство пережить было бы сложно.
– Славка сказал, что если ей все выложить, то она нас пристрелит.
– Дашка может.
И стало легче, как будто разомкнулось что-то внутри.
Трое, значит.
Максик, отчаянно всхлипывающий, весь какой-то дрожащий, как фруктовое желе.
Егор, строгий и солидный. Он с Дашкой танцевал и, кажется, ей понравился.
О Мишке смазанные впечатления, как будто бы и есть человек, но ничего конкретного о нем сказать не выходит. Так, размытый силуэт.
– Аль, я понимаю, что плохо сделал. Что нельзя так и вообще… но поначалу мне было реально плевать. Я думал, что заплачу тебе за проблемы, и все.
– А теперь?
– Теперь не плевать.
И от этого признания сжимается сердце. Если уж быть дурой, то последовательной: Алина ему поверила.
Чистильщика он отыскал в лесу. Знакомая поляна. Знакомая машина. И будто не было тех спокойных лет, когда Ланселот притворялся, будто он такой, как все.
– Добрый день, – сказал он, разглядывая человека, которого, признаться, считал уже мертвым. Он и вправду выглядел так, будто успел умереть, но воскрес, не желая оставлять город в грязи.
– Зачем ты вернулся?
– А зачем ты меня бросил? – Ланселот понял, что больше не боится его, человека с изможденным лицом, столь слабого, что вряд ли он способен на убийство. Руки дрожат, а глаза слезятся. И собственная ущербность злит Чистильщика.
– Я тебя не бросал. Садись.
Сели на старое одеяло, которое Чистильщик всегда возил в багажнике. Одеяло пропахло тосолом, соляркой и вонью горелого металла. Его покрывали пятна всех форм, цветов и размеров.
Но это была не та грязь, которой следовало бояться.
– Я дал тебе шанс уйти, – сказал Чистильщик, уставившись пустыми глазами. А ресниц у него не было. И бровей тоже.
– Ты болен.
– Рак.
– Ты лечился?
– Да.
– Тебе больно?
– Да. Постоянно. Но я привык. Терплю.
И вправду терпит, не считая рак наказанием свыше, скорее уж частью возложенной им самим на себя миссии. Болезнь испытывает его на крепость, и Чистильщик с честью выдержит испытание.
– В марте сказали, что надежды больше нет. И я ушел.
Подумалось, что ему, наверное, было одиноко. Вряд ли у Чистильщика есть семья. И в больнице Чистильщик оставался один. Всегда. К другим приходили родственники. Жалели. Приносили мандарины и вафли, пакеты с соком и сканворды, чтобы скучно не было, рассказывали новости и выслушивали больничные сплетни…
– Если бы ты сказал, что с тобой, я бы тебя навестил.
– Поэтому и не сказал. Нас не должны видеть вместе. Я… хочу сдаться. Я долго думал. Один раз почти решился, но… не хватило духу.
Это признание стоит дорого.
– Они тебе не поверят, – Ланселот знал это точно. – Не захотят. Иначе придется признать, что они допускали убийства. Много убийств. Но тел нет. Заявлений нет. И проще закрыть глаза. Тем более если ты скоро умрешь.
– Они должны меня выслушать.
– У них должны быть основания тебя выслушать, – план постепенно обретал очертания. И Ланселот сам не мог поверить, что все складывается настолько удачно. Это ли не знак свыше? – Делай то, что делал прежде. Оставляй тела. Бабочек. И они не смогут отвернуться.
– Посмотри, – Чистильщий вытянул руки. Тонкие, обтянутые кожей, скорее напоминавшие лапы чудовищной птицы, чем человеческие конечности. – У меня не хватит сил.
Зато у Ланселота были. Он поможет.
– Стой, – все-таки Чистильщик не утратил остроты ума. – Какая тебе выгода?
– Я хочу спасти женщину.
Врать не имело смысла.
– Женщинам нельзя верить, мальчик. Я не знаю, кто она и что тебе говорила, но если ради спасения толкает тебя на убийство, то это не любовь. Она воспользуется тобой, а после выбросит. Тебе будет больно.
– Я помогу тебе, а ты поможешь мне.
– Конечно. Но… если однажды ты поймешь, что я был прав, не пытайся ее вернуть. Убей. Только так можно это прекратить…
Возможно, Ланселот так и сделает. А Кара одобрила новый план. Только уточнила:
– Ты ему веришь?
– Да, – сказал Ланселот.
Чистильщик его не сдаст. Это последняя взаимная услуга. И шанс на то, что Ланселот продолжит миссию.
Проснувшись, Дашка первым делом подумала, что глупо было соглашаться на свиданку. В чужой квартире вообще неудобно просыпаться. Сразу встает куча проблем, которые в собственной и проблемами не выглядели.