Бабушка, Grand-m?re, Grandmother... Воспоминания внуков и внучек о бабушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX-XX веков
Шрифт:
– Мало ли что было на войне. Там в любую минуту каждый мог погибнуть. Но вернулся он ко мне! – с видом победительницы говорила бабушка.
Быть женой полковника считала она почетной профессией.
– Бабуля, зачем ты надеваешь сто шерстяных кофт, когда на дворе тридцатиградусная жара? – недоумевала я.
– Вот еще. Будут говорить, что полковничиха похудела.
Дородность в ее понимании являлась признаком не только красоты, но и благополучия. Хохотушка, невысокого роста, с ямочками на щеках, бабушка всюду, где бы ни служил дед, единодушно избиралась председателем женсовета. Она была замечательной рассказчицей, и я не уставала слушать ее бесконечные истории.
На избирательном участке, 1950
– Когда дедушку
– Крыс, действительно, было много, – вздыхала бабушка. – Однажды в детском саду…
И далее следовала история о крысах, которые чуть не загрызли ребенка по вине воспитательницы. Я всегда удивлялась, как плавно переходила бабушка от одной темы к другой.
– Бабуля, а расскажи что-нибудь о войне, – просила ее я.
– Да что рассказывать. Я с двумя детьми vi;ила у мамы, под Киевом. Когда Киев освободили от немцев, мы ходили смотреть на стоявшие эшелоны с пленными. Один раз немец мне в лицо плюнул. Время было трудное, вот и приходилось продавать что-нибудь солдатам, едущим на фронт. Баба Маня ходит по перрону станции с корзиной и кричит: «Кому пирожки с яблоками и пустые? Кому пирожки с яблоками и пустые?» – а я прячу бутылки с самогоном в длинные рукава отцовского тулупа. Один раз меня поймали с поличным. «Веди, – говорят, – эту спекулянтку к начальнику поезда». Подводят меня, а я глазам своим не верю: начальник поезда – мой Ванечка. «Господи!» – закричала я да как всплеснула руками – бутылка из рукава выпала и разбилась. А он мне шепотом, как будто вчера расстались: «Ты что же меня позоришь, Ольга?!» Ну а потом слезы, объятия… Вот и повидались. Кто бы мог подумать, что такая встреча произойдет. Как в кино…
Во время войны вместе с бабушкой под Киевом жила ее свекровь.
– Бабуля, а тебе она нравилась? – спрашивала я.
– Царство ей небесное! Хорошая была, но гордая. Я ее в халате никогда не видела. Всегда к нам выходила причесанная, надушенная.
В отличие от своей свекрови, бабушка обожала халаты. Шила она их сама и непременно из «портьерной ткани». Фасон был всегда одинаков – запах и большая пуговица сбоку. Каждый новый отрез «припрятывался» от деда, хотя ему было совершенно безразлично, на что бабушка тратит деньга. Тем не менее в магазин «Ткани» она отправлялась, как на секретную операцию. Для остроты ощущений…
И. М. Еривцов (справа) с однополчанином, 8 мая 1945 г.
Хорошо помню запах бабушкиной квартиры, особенно запах нафталина в шкафу. Дополнительным средством от моли были каштаны, запас которых пополнялся каждую осень. В двух шагах от дома находился парк, куда мы каждый день с Иркой Коробовой бегали после школы. Увлекательнейшее занятие – собирать каштаны. Прямо на наших глазах они то тут, то там падали с деревьев и, стукнувшись о землю, выскакивали из своих скорлупок. В отличие от меня, Ирка серьезно подходила к выбору каштанов: она угадывала, какой каштан упал на землю два дня назад, день назад, час назад… Поднимала только «свеженькие», без одной царапинки, отполированные. Она долго рассматривала каждый каштан, прежде чем положить его в свой мешочек. Предпочтение отдавалось экземплярам идеально круглой формы, неуклюжепузатые тут же браковались и вручались мне. Я же собирала все, что попадалось на глаза. Все равно, думала я, через полгода в шкафу они станут такими же сморщенными, засохшими, как их предшественники. С полными мешками мы шли обратно: Ирка домой, я к бабушке. Спустя много лет мы вспоминали с ней наши осенние походы в парк. «А ты знаешь, – сказала она, – мне ведь эти каштаны были ни к чему, мама их выбрасывала». – «Зачем же ты их тогда отбирала?» – «Из любви к искусству». Завернутые в фольгу и подвешенные на ниточке каштаны украшали у бабушки новогоднюю елку. Бабушка всегда наряжала елку сама. Кроме елочных игрушек и каштанов, на ней висели конфеты «Школьные», маленькие мандарины и вырезанные из бумажных салфеток снежинки. Из буфета бабушка доставала целлофановый прозрачный мешок с ватой, развязывала его и, отщипывая маленькие кусочки, бросала их на ветки. Никакого блестящего «дождика» бабушка не признавала. Но и без него украшенная елка слепила глаза и выглядела, как купчиха на ярмарке. Это повторялось из года в год. Белый «снежок» постепенно превратился в серую массу, но избавляться от него бабушка не спешила. Как-то перед Новым годом я принесла ей из аптеки рулон ваты,
Ее рассказы о прошлом я слушала, всегда затаив дыхание. Особенно мне нравились «страшилки». Однажды в молодости, еще до замужества, она возвращалась из клуба домой в ужасную пургу. И вдруг увидела, что навстречу ей идет огромный белый кот на задних лапах, а в передних несет груду щепок. «Это был оборотень, – таинственным шепотом говорила она, – но как только я посмотрела ему в глаза, он исчез».
А сколько историй было рассказано о «заживо погребенных»! Правда, ни одной не припоминаю со счастливым концом. Несчастная жертва успевала или повернуться в гробу на бок, или поседеть, или расцарапать себе лицо, или прокричать, к ужасу кладбищенского сторожа. Не так давно в отделе редких книг бывшей «Ленинки» я обнаружила уникальное издание 1801 года: «Врачебные известия о преждевременном погребении мертвых, собранные Иоганном Георгом Давидом Еллизеном…» В нем, напротив, одни сплошные хеппи-энды. Я представила, как рассказываю бабушке следующую историю: «Некоторый молодой человек в Париже был влюблен в дочь одного богатого мещанина, которая взаимно любила его, но отец принужденно выдал ее замуж за другого. Вскоре потом с печали впала она в чахотную болезнь, скончалась и по тогдашнему обыкновению, по прошествии суток, погребена была. Прежний друг ее, по чрезвычайной любви своей, не мог удержаться, чтоб не посмотреть на нее еще однажды; на сей конец, подкупил он могиляка открыть ему гроб. Сие случилось в ту же самую ночь, когда она погребена была; могиляк позволил молодому человеку взять мертвое тело и отнесть оное в соседственный дом; здесь он положил оное близ огня и старался посредством вина, трения, душистых веществ и тому подобного, паки оживить ее, в чем ему и удалось. Любимая им особа начала дышать и получила первобытную жизнь. После сего произошла в Парижском Парламенте известная всей Европе тяжба между вдовцом и сим молодым человеком; поелику последний не хотел уступить мужу оживленной им жены». Знаю наверняка, что бабушка потребовала бы вернуть ожившую героиню ее возлюбленному.
В кругу друзей, 1952
– Леночка, тебе есть кому улыбаться? – лукаво спрашивала меня бабушка и, не дождавшись ответа, с загадочной улыбкой произносила: – Я дедушке тоже не изменяла, но целоваться любила.
Она верила в любовные заговоры, сглаз и знала средства защиты против нечистой силы: если перебежал дорогу черный кот, можно ступать смело, держась за пуговицу; чтобы русалка не защекотала до смерти, нужно ей бросить расческу; достаточно посмотреть призраку в глаза – и он тотчас исчезнет. Однако бабушка давала и полезные практические советы.
Говорила бабушка: «Дитятко мое, Быть должно красивым нижнее белье! Отправляясь в гости, в «Хлебный», в ателье, Быть необходимо в шелковом белье: Упадешь случайно – отвезут в больницу. Мало ли что может по пути случиться?!» Вняв ее совету, я дошла до точки — И хожу на рынок в шелковой сорочке.Соседок бабушка постоянно снабжала кулинарными рецептами. Она замечательно готовила, а когда приезжал в гости из Киева ее любимый сын Вовочка, стол буквально ломился от яств. Она не знала, куда его посадить, чем накормить. И очень волновалась, когда Вовочка, уйдя на час-другой из дома, где-то задерживался.
С сыном Владимиром,1955
– Может, с ним что-то случилось? – переживала бабушка.
И тут мой брат начинал демонстрировать всем домочадцам безграничные возможности «порочного» человеческого воображения, а бабушка простодушно верила каждому его слову.
– Может, и случилось, – отвечал Игорь. – Мясник мог дяде Вовочке отомстить.
– Какой мясник? – испуганно вскрикивала бабушка.
– Муж дяди-Вовочкиной любовницы.
– Какой любовницы? – у бабушки округлялись от ужаса глаза.
– Обычной. Все видели, как она подошла к нему на остановке, подняла его на руки и поцеловала.
– У нее же муж есть! Какое она имела право?! – возмущалась бабушка.
Тут появлялся Вовочка, на которого обрушивались невообразимые упреки и обвинения. Кое-как, всеобщими усилиями, удавалось успокоить бабушку и убедить ее, что ничего опасного не угрожает ее любимому сыну.