Бабушкина внучка
Шрифт:
— Доктора не надо! — почти повелительно произнесла Ненси. — У меня просто расстроены нервы. Пришли мне чаю с вином — я согреюсь и засну.
Выслушав рассказ бабушки о нездоровье Ненси, Войновский не повел бровью, посоветовав, как самое лучшее средство, оставить ее одну.
Всеведущий Эспер Михайлович, каким-то чудом пронюхавший о катанье, отвернулся, чтобы скрыть двусмысленную улыбку, игравшую на его губах.
На другой день бабушка попросила Ненси съездить вечером к m-me Ласточкиной.
— Ты знаешь, ch'ere enfant, седьмой десяток уже дает мне
«Вечером нас не будет дома», — послала Ненси записку Войновскому, зная, что он непременно придет.
Когда она уже стояла, совсем готовая, надевая шляпку перед зеркалом, он вошел в ее комнату.
— J'ai deux mots `a vous dire.[137]
Ненси выслала горничную.
— Вот что, — проговорил он торопливо, не глядя на нее и целуя ее дрожащую руку. — Я посижу с бабушкой, а через час ты подъезжай к казармам — я буду там. Кучера отпусти сейчас — скажи, чтобы за тобой не приезжал… возьмешь извозчика.
Ненси, с замирающим сердцем, прослушала его торопливое, страстное приказание и твердо решила поступить иначе; но, подъехав к дому Ласточкиной, совершенно неожиданно для себя самой, велела кучеру ехать распрягать лошадей, сказав, что вернется на извозчике.
Она застала директоршу одну.
— Муж, как всегда, в своем противном клубе, — заявила Ласточкина желчно. — Ах, моя прелесть, как мило, что вы заехали!.. Вы знаете, чем я была занята сейчас? — Она указала на ворох печатных и литографированных пьес. — У нас, в «Кружке», — спектакль, в январе… так выбираю пьесу… Но, просто беда, нет ничего подходящего… бьюсь-бьюсь — не нахожу!
— Разве так трудно это?
— Ах, душечка, вы слишком молоды — вам не понять… Тысячи условий: во-первых, — вполголоса сообщила она, — губернатор намекнул, чтобы была подходящая роль для m-me Ранкевич. Это нам всем так неприятно, но делать нечего — надо ему угодить! Я выбрала «Цепи»… Знаете «Цепи»? Это очень, очень хорошая пьеса… Я хотела вас, мой ангел, просить сыграть там девочку — прелестнейшая роль. Но, вот, послушайте, какое затруднение; там две главные роли: безнравственная и нравственная. Предложить безнравственную m-me Ранкевич — она может обидеться, примет за намек; играть безнравственную мне — невозможно: она должна быть старше m-me Ранкевич, а я в жизни, а на сцене — тем более, гораздо ее моложе, гораздо субтильнее. Вот тут и разберись… Я просто голову теряю!
Ненси рассеянно слушала сетования потерявшей голову директорши.
Из столовой раздался мерный бой часов… Девять! Ненси поспешно встала.
— Куда вы так рано? И без чаю! — удивилась Ласточкина.
— Я уже больше часу у вас, — точно извиняясь, торопливо проговорила Ненси. — Я опять скоро, скоро приеду к вам, а теперь мне надо… еще в одно место…
В лихорадочной тревоге, вся трепещущая, бросилась Ненси на улицу.
С тех пор Ненси стала чуть не каждый день и под разными предлогами отлучаться из дому.
Горячечным сном пролетел для Ненси декабрь — и наступил канун сочельника.
С утра Ненси овладел панический ужас. Нескоро одевшись, она отправилась в комнату к бабушке.
Марья Львовна сидела перед большим зеркалом, прикалывая чепец.
— Ты скоро?
— Сейчас… Иди в столовую — я сейчас…
— Нет… нет… мне надо…
Ненси плотно затворила дверь и, быстро подойдя к старухе, опустилась на пол возле нее.
— Бабушка, убей меня!
— Мое дитя! — могла только проговорить ошеломленная Марья Львовна.
— Да, да, убей!.. Я больше не могу!.. Ведь ты не знаешь!.. ты ничего не знаешь!
И, спрятав голову в складки бабушкина платья, Ненси глухо зарыдала.
— Я знаю все!.. — медленно проговорила бабушка.
— Как?!
Ненси схватилась за голову и смотрела на бабушку почти обезумевшими глазами.
— Как? — стоном вырвалось вторично из ее груди.
— Oh, ch'ere enfant, c'est une histoire bien ordinaire! Tu es femme…[138]
— Как? — прошептала растерянно Ненси.
— При том, il est bien beau[139], — мечтательно вздохнула Марья Львовна, — я это очень, очень понимаю.
— Но… он… родной, — пролепетала Ненси.
— Это родство не кровное.
— А завтра? — совсем уже чуть слышно произнесла Ненси.
— Завтра?.. Будь как можно нежнее — он все-таки твой муж.
— Я убегу!
— Притом, он заслужил…
В глазах Марьи Львовны мелькнул злобный огонь.
— А ты не виновата, крошка. Мы были все молоды. Молодость бывает только раз — надо ею пользоваться.
Марья Львовна притянула в себе бледную, дрожащую внучку.
— Помни, помни одно: sois raisonnable[140].
Ненси ничего не понимала: ее не порицают — нет! ее даже как будто хвалят!.. Бедное сердце то мучительно сжималось, то прыгало, как бешеное, в груди. В голове царил полный хаос…
— Если ты любишь меня — ты будешь держаться умницей, — нежно, но твердо произнес Войновский, прощаясь вечером с Ненси.
Всю ночь Ненси не сомкнула глаз.
XV.
Когда из темной дали показались три огненных фонаря локомотива, Ненси, ходившая по дебаркадеру с Эспером Михайловичем, едва сдержала готовый вырваться из стесненной груди крик. Она судорожно схватила своего спутника за руку.
Гремя цепями, поезд медленно подползал к платформе. Замелькали в окошках лица пассажиров, забегали носильщики, засуетились пришедшие встречать.
С площадки вагона второго класса соскочил высокий, бледный молодой человек, с русой бородкой. Ненси едва узнала в нем Юрия — так он переменился за эти четыре месяца. Он похудел и сильно возмужал.