Бабы

Семенов Сергей

Пьяный он не буянил, но держался так, что все его стали бояться: и Иринья и ребятишки. Но всех больше его боялась Александра. Она признавалась Иринье, что она еще не видала таких нелюдимых мужиков. Иринья вздыхала и соглашалась с ней. Она сама до этих пор его не знала.

XV

В осенний Сергиев день в уездном городе была ярмарка. Влас повез туда продавать воз льняного семени и предполагал там купить кое-что для ребятишек. Воз он направил с вечера, и едва перевалило за полночь, он встал и стал справляться в путь.

Ночь была ясная, звездная; взошел месяц, и хотя его осталось не больше половины,

но от звезд и месяца было довольно светло. Дорога, по случаю стоявшей сухой погоды, была гладкая; лошадь тянула воз свободно. Влас забрался на мешки, перекинул ногу через грядку и сидел так, покачиваясь от толчков телеги.

Он, как и всегда последнее время, думал о Сидоре и с душевной болью старался разгадать, что же это его притягивает так к ней. Он хорошо сознавал и сначала, а теперь тем больше, что ему ею не обладать. У ней есть муж; притом же она к нему совсем равнодушна. Она, должно быть, любит своего мужа, и "баловать" она не пойдет; самое умное -- ему выкинуть ее из головы. Но он этого не может. Он разбился мыслями во всем: его оттолкнуло от жены и от детей. Уж не колдовство ли это? Но Влас сейчас же прогнал эту мысль: какой оно могло иметь смысл? Другое дело, если бы баба хотела его приколдовать. Влас терял голову и чувствовал, как у него заходит ум за разум.

– - Если бы нашелся такой человек, отворожил бы меня от нее, ничего бы, кажись, не пожалел, -- вслух подумал Влас, -- ей-богу!

И он опять стал убеждать себя, как это не идет ему этим заниматься. Вот он запил, за одно лето оказал в себе такую прыть, какой никто в нем не ожидал. А в какое положение он ввел жену и себя! При воспоминании об этом у Власа захватило дух и краска залила лицо. Что это? К чему это?

Но вместе с тем образ Сидоры продолжал стоять в его воображении и все, как всегда, в притягательном виде. Власу стало от этого больно до слез, и он горько вздохнул.

Когда он стал подъезжать к городу, уж рассветало. Ярмарочный гул, как шум высокого леса, или журчанье далекой реки, стоил над городом, несмотря на ранний час, и тем самым втягивал всякого попавшего в этот водоворот в деловое настроение. Влас тоже оставил свои мысли и думал о другом. Он задумался о том, где ему лучше встать на базаре, почем просить за семя, как продавать его. И чем ближе он подъезжал к городу, тем больше делался обоз и тем отчетливее становился ярмарочный шум. Теперь уж доносились отдельные голоса, мычали проданные коровы, блеяли овцы, люди галдели во все горло. Несмотря на раннее утро, купля-продажа шла вовсю.

Власа встретили на дороге и не дали ему стать на место, как начали покупать товар. Влас, не любивший никогда калякать, продал семя с двух слов, и его повели ссыпать семя.

Ссыпав семя и получив деньги, Влас уставил лошадь, задал ей корму и вышел за ворота. Только он очутился па улице, как в ближайшей церкви ударили в колокол. Влас снял шапку и перекрестился. Колокол, потрясая воздух, прогудел еще и еще, и вдруг полились звучные и мерные удары; у Власа что-то дрогнуло внутри. Он проникся умилительным настроением, и его вдруг потянуло в церковь. "Пойду я помолюсь святому угоднику, не поможет ли он избавиться мне от моего попущения. Больше ничего делать не остается, -- надо как-нибудь бороться". И он пошел в церковь.

Церковь была не то что в Хохлове: иконостас ее горел резьбой и позолотой. Везде были зажжены сотни свечей; толпа народу валила во входную дверь и разбродилась по разным углам вместительного храма. На клиросе стояли, откашливаясь, певчие; на другом клиросе дьячок читал часы.

Влас взял две свечки; сам поставил

их на канун и спасителю и, ставши в уголок, истово стал молиться.

Он выстоял всю обедню, подошел ко кресту и вышел из церкви с серьезным, несколько вытянувшимся лицом и умиленным взглядом. Он прошел на постоялый двор, поправил у лошади корм, осмотрел ее и направился к трактиру пить чай.

XVI

Трактиры все были переполнены, и Влас едва выждал себе место за небольшим столиком. Люди пили водку, но Влас решил ничего не пить, кроме чаю, закусить, а потом напоить лошадь, закупить, что надо, и отправляться домой.

После церкви он чувствовал внутри себя мир и тишину, давно ему незнакомые, и наслаждался этим. Давно он не испытывал такого состояния и упивался им. Он сидел, не обращая никакого внимания на других, и спокойно пил чашку за чашкой. Допив последнюю чашку, он отправил в рот оставшийся кусок калача и поднял глаза от стола, чтобы подозвать к себе полового. Глаза его уперлись во входную дверь, и в этой двери в это самое время мелькнуло что-то знакомое, причем только было успокоившееся сердце его опять затрепетало. Он вгляделся и увидал, что в трактир входит Сидора. Власа точно ударило обухом; голова его закружилась, в глазах замелькали огни.

Сидора была разодета по-праздничному. На ней была суконная жакетка; легкая шаль лежала вокруг шеи; голова была покрыта шелковым платком. Она вся сияла радостью и довольством. Вслед за ней показался долговязый, сутуловатый солдат, державшийся одной рукой за небольшие белокурые усы, как бы боясь, чтобы они не отвалились. Влас стал вглядываться в солдата, и тот ему не понравился. Он никак не ожидал, чтобы у Сидоры был такой муж. У него был четырехугольный лоб, мутные светло-серые глаза, сидевшие очень близко друг к другу. Красные веки его были воспалены, и на лбу его совсем не было заметно бровей. Нос был невелик, но он очень вытянулся книзу. Все лицо его имело грязноватый цвет и было покрыто редкими рябинами. Угловатый подбородок он брил. Застегнувши серую шинель на все пуговицы, он щеголял военной выправкой, хотя она к нему не очень шла. Свободных мест в трактире не было, и Сидора с мужем зорко выглядывали себе порожний стол. Влас не утерпел, чтобы не выслужиться перед работницей, и крикнул:

– - Эй, земляки! Места, что ль, не найдете? Идите, я вам свое уступлю!

Сидора, увидевши Власа, всплеснула руками, сделала смеющееся лицо и проговорила:

– - Батюшки, кого я вижу-то? Иван, -- обратилась она к солдату, -- погляди, это мой хозяин!

Сидора и Иван протискались к Власу и стали здороваться.

Влас ответил на их приветствие и пытливо взглянул на солдата, желая угадать, -- сказала ему Сидора про их кутерьму или нет.

Солдат стоял перед ним вытянувшись, и Власу показалось, что и в позе его, и во взгляде нет того высокомерия и сознания собственного превосходства, которые непременно должны бы быть, если бы Сидора посвятила его в свою тайну. А стало быть, она ему ничего не говорила. Власу сделалось веселей, и он проговорил:

– - Подсаживайтесь, -- лучше этого не найдете!

– - Могим, здесь так здесь, -- сказал солдат, и Влас стал подниматься.

– - А ты куда ж?
– - опять смеясь, спросила его Сидора.

– - На базар, я уж кончил.

– - С нами компанию разделите!
– - предложил ему солдат, занося ногу через скамейку.
– - Чай на чай ничего, это палка на палку -- плохо.

– - Знамо дело, а то мы его и отпустим, -- проговорила Сидора.

Влас немного помялся, взглянул на Сидору и проговорил: