Багровая книга. Погромы 1919-20 гг. на Украине.
Шрифт:
Присоединились к ней и побежали.
Направились все вон из местечка, но по какому направлению ни пытались бежать, везде стояли люди и стреляли в нас. Всех нас бегущих согнали в один дом. Собралось там много евреев мужчин, женщин и детей. Вошли бандиты, двери заперли и потребовали денег. Получив их, дали залп в окно помещения.
Пуля ранила в голову мою старуху.
Опять вошли, стали рубить всех шашками и дрючками, — меня ранили в руку. Я притворился мертвым, чтобы спастись. Один из бандитов крикнул:
— Эй, кто из вас жив, вставайте.
Все лежали.
Они ушли.
Я поднялся, нашел
На вопрос, куда же нам идти, повсюду в нас стреляют?
Отвечали:
— В могилу.
В доме мы застали разрушение.
Моя жена впадала в обморочное состояние, никаких средств остановить кровь не было. Тряпками мы кое-как завязали наши раны. Моя жена подошла к луже во дворе и в этой луже приводила себя в чувство. Мы решили отправить дочь нашу из местечка, она молодая, ей еще нужно жить.
Но она отказалась оставить нас.
Тогда мы все втроем поплелись в Овруч…
5. Борьба за жизнь
Незадолго до погромов в Словечно явился ко мне на дом заведующий районом лесного дела Савчинский и сказал, что крестьяне на своем тайном сходе решили покончить с «жидами-коммунистами». Он счел своим долгом порядочного человека предупредить нас. С товарищем по службе мы тотчас отправились к местному уважаемому деятелю Ратнеру, где застали еще несколько человек. Нас выслушали, но опасения наши стали разбивать, ссылаясь на искони установившиеся хорошие отношения между евреями и крестьянами. Мы вышли немного успокоенные. Однако ночью же разразился погром. Мы услыхали дикие крики:
— Начинай!
Бросились прятаться на «вышках».
Ночью грабили обезлюдившие квартиры, разбивали все, уничтожали.
Утром по местечку распространился слух, что крестьяне решительно высказались по еврейскому вопросу:
— Какая нам польза, что вырезали пару десятков евреев. Ведь будет же восстановлена какая-нибудь власть, тогда оставшиеся евреи будут указывать на участников крестьян, и будут взыскивать с них награбленное. А потому следует вырезать всех от мала до велика, чтобы некому было жаловаться и взыскивать
Евреи собрались в синагоге, обсудили вопрос и решили: они всем обществом дадут крестьянам расписку, что ни при какой власти не предъявят никаких исков, но с условием, что местным исполкомом будут приняты самые энергичные меры для прекращения грабежа и насилия.
Отправили депутацию в исполком.
Председателю и секретарю изложили нашу просьбу, и просили дать ответ немедленно, я со своей стороны убеждал их в необходимости мира:
— Ведь еврейского населения насчитывается в местечке до 2000 человек и, если крестьяне начнут поголовно резать, все-таки, на худой конец сотни две спасутся бегством, — и они поднимут шум на всю страну, — им ведь нечего будет терять, — и тогда виновные будут наказаны и всем несдобровать.
Председатель обещал устроить заседание.
— Через два часа дам ответ.
Но прошло и больше времени, а ответа все не было. Снова пошли мы в исполком.
На собрании член исполкома — крестьянин стал прямо призывать к погрому.
Евреи одеваются в шелк и меха, — говорил он, — евреи, ничего не делая, живут припеваючи.
Другой стал говорить:
— Жиды у меня, как перец в носу…
Напрасно мы протестовали против обвинений и надругательств, слова наши не производили никакого впечатления на крестьян.
Собрание разошлось.
Один из организаторов погрома подошел к нам и предложил поладить дело за деньги Мы пошли в дом Ратнера, сговорились и вручили ему 25.000 рублей. Уделили и члену исполкома 1000. Получив деньги, они посоветовали нам собраться в один дом, чтобы лучше охранять было. Мы так и сделали. В двухэтажном доме Ратнера приютилось нас 300 человек. В полночь постучался к нам председатель исполкома, он просидел у нас 3 часа. Сквозь зияющие дыры окон в это время было видно, что крестьяне и крестьянки несут награбленное свертками и тюками. В 3 часа ночи к нам пришел председатель ревкома, сообщил нам, что все время разгоняются громилы и подал знак председателю исполкома, — они вышли вместе, сказав, что скоро вернутся вместе.
Но уже больше не вернулись.
На дворе раздался свист и хлопанье в ладоши. Дом стали обстреливать. Посыпались пули. Я с сыном юркнул через кухню в кладовую. Там уже много мужчин, женщин и детей. Услыхав выстрелы в комнатах, выбили ставню в кладовой и стали вылезать во двор. Я туда же пошел через дверь.
В дверях встретился бандит.
Отрезком рельса в полтора аршина длиной, он замахнулся над моей головой с криком:
Куда-а ты, жид…
В отчаянии я выхватил рельс из его рук.
Размахнулся над его головой.
Он откинулся.
Рельс успел задеть только край его плеча.
Он бросился бежать с криком:
Хлопцы, утикайте… бьют… назад.
Я с рельсом устроился за дверью, ведущей в столовую, и готовился оказать отчаянное сопротивление. Вбежал другой бандит, направил дуло винтовки в дверь, за которой я притаился, и выстрелил. Пуля попала случайно в проходившую невестку Ратнера и убила ее. Я ударил по стволу винтовки, и убийца поспешил скрыться. Считая позицию свою незащищенной, я перебрался в верхней этаж. Бандиты не появлялись больше. Мы все, находившееся еще в доме, через окна стали выбираться во двор, чтобы прятаться, кто куда может: по погребам и сараям.
Клозеты были забиты сплошь людьми.
Вошел в хлев, застал там жену и сына.
Кругом шептались, рассказывали ужасные сцены.
…Один рассказывал, как он притворился мертвым и с него долго-долго стаскивали сапоги, а он сдерживал дыхание. Потом убежал, за ним гнались и стреляли. Дорогой мужик поймал его и, вместе с другими евреями, повел на кладбище хоронить мертвых.
— А потом мы вас убьем, и вас уж сами поховаем, а то нам дуже богацко работы с вами, а як хотите жить, то идить до попа и прохайте его, щоб вин вас всих выкрестив.