Багряная летопись
Шрифт:
— Уф, полегчало. Вот что значит профессиональный подход к делу. Вы далеко пойдете, Василий Петрович!..
«Да, человек с такой хваткой далеко пойдет, — думала в это время Надежда Александровна, погасив свечу и устраиваясь поудобнее под атласным одеялом. — Но соответствует ли он нашему кругу? Да, кстати, что Наташа-то о нем думает?» — И, зная нигилистические взгляды дочери, с умыслом спросила:
— А тебе известно, деточка, что Василий Петрович богат, очень богат? Это я точно говорю!
— Ах, мама, какое мне до этого дело?
— То есть, как это «какое дело»? — совсем непоследовательно обиделась Надежда Александровна. — В наше-то время все наоборот — последнее теряют. А ты говоришь «какое мне дело»… Ну, а как тебе
— Я не скучала.
— Не скучала? Еще бы, — с иронией прокомментировала мать, — с таким-то завидным кавалером не соскучишься, наоборот, насмеешься. Покойной ночи, деточка… Или наплачешься, — зловеще добавила она.
Поезд то шел, то долго стоял на какой-то станции, мимо вагонов бегали люди, кричали, ругались, упрашивали их посадить. Звучал начальственный голос Безбородько. Потом поезд двинулся, а Наташа все не смыкала глаз. «Неужели я ему нравлюсь? И он ведь такой содержательный, чуткий, умный… красивый… Хотя уж очень настойчиво сводит все на любовь. А впрочем, какие все это пустяки! Гриша, друг мой единственный, где ты сейчас? Мне из вагона выйти невозможно, но в Уфе я убегу от них… Какой взгляд у Василия Петровича был на прощание… Нет, я не буду думать о нем, это нечестно перед Гришей. «И все бы слушал этот лепет, все б эти ножки целовал…» — Наташа в испуге подбирает ногу, ей чудится, что нога высунулась из-под одеяла и Безбородько страстно припал к ней губами. — Фу, боже мой, так я уже заснула?» Наташа шепчет почти забытые слова молитвы и засыпает.
На следующий день после обеда в купе зашел Авилов. «О господи, до чего же пресный, бездарный и ложно-многозначительный человек! Что ни скажет, все пошлость. А мама, мама-то как оживилась! Неужели он может нравиться?» Начали играть в карты, пили чай, медленно и скучно тянулось время.
Раздался стук — что-то дрогнуло в Наташином сердце, — появился Безбородько. Он весело и оживленно извинился: «Всё дела, всё служба!» Наташа опустила глаза под его взглядом. Он подсел к столику. Его приход внес оживление в чинную компанию. Теперь уже вчетвером играли в «66», и трижды они с Наташей наголову разгромили своих старших партнеров. Авилов пригласил Надежду Александровну на площадку «подышать свежим воздухом перед сном по-стариковски», помог надеть ей шубку, платок, и они ушли.
— Наталья Николаевна, — непринужденно-весело начал Безбородько, — я не люблю оставаться битым. Вчера вы загадали мне стихи, которых я не знал, можно ли мне сегодня прочитать вам, в свою очередь, стихи, автора которых вы не отгадаете.
— Пожалуйста, но вы можете снова проиграть.
Безбородько тихо, медленно, с нарастающим чувством начал:
Еще томлюсь тоской желаний, Еще стремлюсь к тебе душой — И в сумраке воспоминаний Еще ловлю я образ твой… Твой милый образ, незабвенный, Он предо мной везде, всегда, Недостижимый, неизменный, Как ночью на небе звезда…— Ну, Тютчева я знаю, — с улыбкой произнесла Наташа.
— Ах, боже мой, да с вами невозможно бороться на этом поприще! А вам нравятся эти стихи, их звучание, их содержание?
— Конечно, — не думая о том, как он поймет это, а как бы продолжая вчерашний разговор об искусстве, произнесла она.
Но Безбородько понял это по-своему. Шагнув к ней, он поцеловал ее руку. Наташа попыталась отнять руку, но он запрокинул ее голову и припал к губам. Она сделала усилие высвободиться и почувствовала себя в железных путах. Прошло несколько томительных секунд. «Что я? Что со мной? Гриша! Мама!»
Безбородько упал перед ней на колени:
— Наташа! Не гони меня! Выслушай сначала, а потом делай, что хочешь…
Она приоткрыла
— Наталья Николаевна! Я был покорен вами с первого взгляда. В пути я полюбил вас еще больше! Я живу только вами, дышу только вами, я брежу вами наяву! Наталья Николаевна! Пощадите меня. Это не флирт, не дорожный роман! Я прошу вас стать моей женой перед богом и людьми. Наталья Николаевна! Если бог есть, он меня покарает за неправду, а я клянусь, что в вас — весь смысл моей жизни, все мое счастье. Клянусь богом! — неистово и грозно крикнул он, подняв к небу правую руку.
Наташа сидела, сжавшись в комочек. Прямо перед нею неподвижно стояли жгущие, требовательные глаза Безбородько. Что это такое? Что за неожиданность? Безбородько опять взял ее за руку и что-то быстро и горячо заговорил. Она сидела неподвижно, не слыша его, прислушиваясь к своему внутреннему голосу. «Что делать? Что сказать? Ведь я дала вечную клятву верности… Боже мой, что это было? Почему так все поплыло перед глазами от этого поцелуя?.. Он говорит, что без меня у него не будет жизни, что он погибнет в кровавой метели…»
В коридоре послышались громкие голоса. Безбородько вскочил с колен и бросил нескрываемо злобный взгляд на дверь.
— Ну, мы хорошо подышали на ночь, даже спать расхотелось, — вплыла в купе оживленная Надежда Александровна. — У вас, кажется, интересный разговор? Ну-ну, беседуйте, беседуйте… Наверно, все о Тургеневе да о Толстом? Мы пойдем, не будем вам мешать. — Она сбросила на полку шубку и платок и вышла к Авилову.
Безбородько резко защелкнул за ней замок.
— Немедленно откройте дверь! — потребовала Наташа. — Иначе я сделаю что-нибудь с собой или с вами! — Два взора встретились: одни — испуганный, негодующий, другой — бешено-распаленный.
Секунду Безбородько колебался, но вдруг мелькнула трезвая мысль: «Спугнешь — не воротишь!» Его глаза дрогнули, взгляд сломался, он провел по лицу рукой, как бы очнувшись от наваждения, пробормотал: «Что вы со мной делаете? Боже! До чего я дошел, не владею собой», — и сел на валявшуюся шубку.
— Прошу вас выйти, Василий Петрович. Я устала, мне нужно отдохнуть, — потребовала Наташа.
— Да, да, конечно, разумеется… Простите меня, Наталья Николаевна. Я… Одним словом… вы умный человек, должны понимать… Покойной ночи… — Он вышел. Вскоре появилась мать. Наташа слушала и не слышала ее болтовни. «Что же это такое? Что же это такое?» — Перед Наташей проносились его слова, его искаженное лицо, она вспыхнула, вспоминая этот поцелуй… Стучали колеса, она то дремала, то просыпалась, так летела-тянулась эта страшная ночь. Исплакав всю подушку, она заснула только под утро и проснулась лишь к обеду. А вечером повторилось все снова: Авилов, карты, оживленный, остроумный Безбородько. Внимательно всматривалась в него девушка, но он избегал ее взгляда. Авилов пригласил Надежду Александровну к себе в купе продолжить вчерашний серьезный разговор об Англии, она с готовностью вышла, и Наташа опять осталась вдвоем с Безбородько. Он тотчас сел рядом с ней и тихо сказал:
— Эта ночь была для меня мучением. Моя жизнь на переломе. Если вы откажете мне, это будет равносильно убийству — у меня не будет цели, ради которой стоило бы оставаться в этом мире. Наталья Николаевна, вы действительно хотите моей смерти? — Он нежно взял ее руку.
— Чего же вы ждали от меня? — глухо проговорила она.
— Теплого, понимающего взора, дружеского участия и моей страшной, неприкаянной судьбе, такого ответа на мое признание, который позволил бы мне хоть на что-то надеяться. — Он произнес это сдавленным, чужим голосом: обостренный слух принес ему весть, что мадам Турчина с Авиловым замкнули дверь на ключ. «Сейчас никто тревожить нас не будет. Куй железо, пока горячо…» — подумал он. Его руки, ломая, опрокинули ее на подушку, губы впились в ее рот. Наташа билась, пробовала кричать. «Мой будет домик за морем!» — Яростно и торжествующе он с силой рванул ее халат…