Багульник
Шрифт:
– Сомневаюсь, - буркнул Юрий.
– Напрасно! И вообще, Юра, я хочу увезти с собой Клавочку...
– Ну, это мы еще посмотрим!
– довольно резко предупредил он.
Ольга насторожилась.
– Незачем увозить ребенка в такую даль, где даже яблока для него не купишь.
Ольга решительно повторила:
– Клавочка поедет со мной!
– Оля, я категорически буду возражать!
– повысил он голос.
– Я - мать, и право в данном вопросе на моей стороне. И если ты будешь препятствовать, мы с тобой серьезно поссоримся.
Он остановился, глянул на Ольгу:
– Ты и так лишила меня всего!
– Юра, не кричи. Здесь люди. Мы не для того встретились, чтобы скандалить. Тем более в такой для меня день. И, умоляю тебя, никогда больше не повторяй, что я тебя лишила чего-то... Наоборот, я хочу помочь тебе, Юра...
– Чем?
– спросил он более спокойно.
– Ну, хотя бы дружеским советом.
– Я слушаю...
– Возвращайся в Агур.
– Ты это серьезно?
– Серьезно, Юра. Там для тебя непочатый край работы. После смерти Бурова леспромхоз все еще без директора и без главного инженера. Если бы ты только знал, как Харитон Федорович ждал твоего возвращения...
– Ничего не понимаю, честное слово!
– немного растерянно закричал он.
– Зачем я должен ехать в Агур? Разве ты согласна жить со мной?
– Не вместе, так рядом...
– откровенно призналась она.
– Во-первых, я себя еще не чувствую потерянным... А во-вторых, я не дурачок какой-нибудь, чтобы быть рядом и взирать, как ты будешь с другим. Ведь может с тобой такое случиться?
– Ну, может... когда-нибудь...
– Если хочешь знать правду...
– он помедлил, - если хочешь знать правду, я, например, на твоем месте, после того, чего ты достигла, никогда бы не вернулся в Агур...
– А что подумают наши орочи, если я в один прекрасный день так грубо, как это сделал ты, покину их?
– А ты забыла, как они чуть не убили тебя...
– Положим, до этого дело не дошло. Зато потом, потом! Ведь ты сам все это видел. Нет, Юра, доверием народа надо дорожить!
– Ну уж и велик народ - всего каких-нибудь триста человек! Слишком, знаешь, жирно, чтобы у них в таежной больнице работал кандидат медицинских наук. По-моему, хватит им и Алеши Берестова.
– Юрий, не смей так говорить. Нечестно так говорить!
– В глазах у нее вспыхнули недобрые огоньки.
– Ты можешь издеваться надо мной - и уже порядочно поиздевался в свое время, - но народ оскорблять не позволю, слышишь? И Алексея Берестова тоже... Он мой друг!
Спокойно и холодно, точно ему доставляло удовольствие Ольгино волнение, он произнес:
– Знаем мы этих друзей. Их и по сегодня много ходит, всяческих охотников до наших жен.
– Как тебе не стыдно!
– почти задыхаясь, воскликнула Ольга. И он показался ей в эту минуту каким-то жалким, неуклюжим, почти бесформенным, и впервые жгучее чувство неприязни прожгло ее сердце.
– Я уже давно не жена тебе, и ты не имеешь никакого права. Понял?
Они вышли из Летнего сада как чужие. У Лебяжьего моста Юрий неуверенно взял ее под руку.
– Я сама поеду домой, - сказала она.
– Ладно, успокойся...
– Заметив вдали зеленый огонек такси, Юрий сказал: - Сейчас остановим машину, поедем...
Она не ответила.
Всю дорогу они молчали, а когда вышли из такси, Ольга сказала:
– Завтра я поеду к Клавочке. Хочешь, вместе?
– А мы не поссоримся снова?
– скорей иронически, чем шутливо спросил он.
–
– Пожалуй, ты прав. Нам уже нельзя ни вместе, ни рядом!
4
Когда она вошла в темную комнату, то не сразу включила свет. Сняв плащ и небрежно бросив его на стул, Ольга подбежала к раскрытому окну и выглянула на улицу. Увидев на трамвайной остановке Юрия, она стала гадать, в какой номер трамвая он собирается сесть. "Если на Охту, к тетке, ему нужен тринадцатый номер, - решила она, точно это имело для нее какое-нибудь значение, - а если сядет в другой, значит, не на Охту". И когда через несколько минут подошел тридцать первый и Юрий вскочил в вагон, Ольга, помимо своего желания, плохо подумала о Юрии и почувствовала себя чуть ли не оскорбленной, и долго не могла освободиться от этого неприятного чувства.
Включив свет, не раздеваясь, она легла на диван. Никогда еще не испытывала она такой тяжести на душе, как от этой встречи с Юрием. И чем больше думала о разговоре с ним, тем острее ощущала свою привязанность к далекому Агуру, к бревенчатому дому у подножья Орлиной сопки. Она вспомнила, как перед своим отъездом поднялась на вершину и долго стояла, обдуваемая со всех сторон ветром, и как долина реки, бегущей к океану, открылась во всей своей неоглядной красе. Внизу по лесной тропинке возвращались из тайги охотники. Увидев наверху Ольгу, они остановились и весело стали ее приветствовать. А Степан Григорьевич Ауканка крикнул:
– Держись там, мамка-доктор, гляди не улети, а то мы без тебя совсем пропадем, наверно!
– Никуда, Степан Григорьевич, не улечу от вас!
– в ответ закричала она.
Потом она вспомнила, как прошлой осенью вместе с Алексеем Берестовым они отправились на оморочке в самую глубь тайги и у Гремучего ключа наблюдали отчаянную драку двух изюбров из-за важенки. Ольга после в шутку говорила Алеше:
– Вот бы вам, Алексей Константинович, когда-нибудь так подраться из-за невесты.
– Так у меня ведь рогов нет!
– засмеялся он и провел ладонью по лбу.
– Боже мой, кажется, они уже растут у меня, Так что, учтите, буду отчаянно драться!
Кончался сентябрь, однако солнце грело по-летнему и в тайге еще не было особых примет осени. Пахло нагретой землей, перестоявшейся теплой хвоей, тенистыми травами, на которых обильно лежала роса. Кедры на крутых склонах сопок роняли в реку тяжелые, туго набитые спелыми орехами шишки, и то здесь, то там звонко плескалась вода. Река часто петляла, и перед каждым поворотом, казалось, замыкали ее лесистые горы, лилово темневшие в знойной трепетной дымке.
Около Гремучего ключа Алеша круто повернул к берегу, спрыгнул, подтянул оморочку и, подав Ольге руку, помог ей сойти. В эту минуту на зеленый холм выскочил изюбр. Он был высок, статен и гордо нес на голове свои ветвистые рога. Испуганно осмотревшись по сторонам, он широко раздутыми вывороченными ноздрями стал торопливо и шумно втягивать воздух. Но ветер дул в сторону реки, и зверь даже не учуял, что там, в густых ивах, притаились люди. Тряхнув рогами, он изогнул рыжеватую шею и вдруг призывно, тоскующе заревел, и сразу в стороне точно таким же ревом отозвался другой изюбр. Тот, что стоял на холме, вздрогнул, откинул к спине тяжелые рога, припал на задние ноги, приготовившись к прыжку, но, раздумав, выпрямился и остался на месте.