Багульник

Бытовой Семен Михайлович

Ольга решительно заявила:

– Никаких писем не полагается. Все теперь зависит лично от меня, Сергей Терентьевич. Хватит у меня мужества не растеряться во время защиты - все хорошо будет. А не хватит - самой стыдно будет...

– Как это самой?
– изумился Щеглов.
– А нам, райкому нашему?
– и с упреком глянул на Костикова: - Что же ты молчишь, Петр Савватеевич?

– Я уверен, что все будет хорошо!
– сказал Костиков, кстати, не очень твердо, ибо не меньше Щеглова был напуган словами Ольги.

– Словом, буду стараться, Сергей Терентьевич, - сказала она, вставая.
– У меня ведь как-никак закалка таежная... И потом, главное уже сделано: диссертация признана интересной, ученым советом одобрена,

защита назначена. Так неужели я струшу?

Щеглов энергичным жестом откинул со лба волосы, глаза его заблестели. Он выбежал из-за стола, схватил обеими руками Ольгину руку и сильно, благодарно потряс ее:

– Вот это слово бойца, Ольга Игнатьевна. И потом, я уверен, что на вашем добром примере будет учиться молодежь. Пусть они там послушают, поглядят на вас, доктора из таежной глубинки... А то ведь многие, известно, едут в наши дальние края будто повинность какую отбывать. Вот и покажите им там, Ольга Игнатьевна, с чем вы из нашего Агура пожаловали!..
– и повернулся к Костикову: - Верно я говорю, Петр Савватеевич?

Тот одобрительно закивал.

– Так что, Ольга Игнатьевна, ни пуха вам ни пера...

– Ой, к черту, к черту!
– вскрикнула она и трижды плюнула через левое плечо.

Секретари в изумлении переглянулись, словно спрашивали друг друга, надо ли им тоже следовать примеру Ольги.

Костиков спросил:

– Сколько дней на сборы?

– Дня два...

– Тогда у нас, пожалуй, все, а проводить вас на станцию придем.

– Спасибо, Петр Савватеевич!

В Турнине Ольгу встречали Окуневы. Лидия Федоровна принесла бисквитный торт, жареного фазана, банку варенья, сказав при этом:

– Олечка, из шикши!

Ольга попробовала отказаться, но Аркадий Осипович посмотрел на нее так, что она покорно взяла.

– Привет доченьке, - сказала Лидия Федоровна.
– И непременно привезите ее. Нехорошо, когда ребенок отвыкает от матери.

– Конечно, привезу, Лидия Федоровна!
– пообещала Ольга и потянулась поцеловать ее.

Аркадий Осипович полушутя-полусерьезно сказал:

– Ну а теперь "губами влажными достань моих, они не так милы, но все же алы". Это Вильям Шекспир, девочка моя!

– Нет, нет, милый, дорогой Аркадий Осипович!
– обнимая и целуя его, сказала Ольга.

– Ну, пэдэм нэйво, как говорят наши орочи! И пиши, девочка моя, все подробнейшим образом, как я люблю.

– Сразу же после защиты дам телеграмму.

– Непременно молнию!
– предупредила Лидия Федоровна.

Поезд тронулся.

Ольга стояла у открытого окна, полная грудью вдыхала свежий воздух лесных просторов, словно набиралась сил для предстоящих испытаний...

2

О том, что Ольга приехала в Ленинград и двадцатого августа в семнадцать часов будет защищать диссертацию, Полозов узнал случайно. Клавочка была в Стрельне, на даче у Ольгиной тетки, и Юрий в последнее время не заходил к Наталье Ивановне и не звонил ей. Возвращаясь в этот день с работы и попав под сильный грозовой ливень, он укрылся под аркой. Рядом висел газетный щит со вчерашним номером "Вечернего Ленинграда". По привычке пробежав глазами спортивные новости и посочувствовав очередному поражению футболистов "Зенита", Юрий без всякого интереса перевел взгляд на длинный столбец с сообщениями о защитах докторских и кандидатских диссертаций и вдруг увидел фамилию Ольги. Сердце его забилось от волнения. Он взглянул на часы: было без четверти пять. С обидой на себя, что так поздно узнал об Ольгиной защите, он кинулся к стоянке такси. Он бежал под проливным дождем, не обращая внимания на громкие раскаты, сотрясавшие дома, боясь опоздать. К счастью, на стоянке оказалась свободная машина, и Юрий, весь вымокший, задыхаясь, вскочил в нее, крикнул шоферу:

– На Петроградскую! Жми, братец, иначе опоздаю!

Всю дорогу он мучительно думал, как ему быть: пробраться

ли в актовый зал и присутствовать на защите или ждать, пока она закончится, и встретить Ольгу при выходе? Целиком занятый этой мыслью, Юрий даже не заметил, что дождь перестал и сквозь поредевшие тучи выглянуло солнце. Когда машина остановилась, решение, так мучившее Юрия, пришло само собой: ждать! Он боялся, что, если Ольга вдруг увидит его в актовом зале, непременно заволнуется, не дай бог, собьется, испортит защиту. Этого Юрий допустить не мог. И он прошел через железные ворота в парк, сел на скамейку под прохладным от дождя раскидистым тополем, закурил и стал гадать, какие из пяти окон третьего этажа, выходящих сюда, принадлежат актовому залу. Юрий был в таком напряжении, что порой ему казалось, он не только угадывает заветные окна, но и слышит Ольгин голос, хотя тут же ловил себя на том, что уже плохо помнит ее голос и, возможно, ошибается...

Прошло уже больше часа, а Юрий все сидел и ждал.

"Все ли у нее там ладно, - подумал он, - не слишком ли к ней придираются оппоненты?"

Юрий недавно присутствовал на защите в Лесотехнической академии и видел, как нелегко было диссертанту отстоять свои выводы перед старичком оппонентом, который буквально засыпал его каверзными вопросами. "Как бы то же самое не случилось у Ольги!
– и тут же успокоил себя: - Нет, у Ольги этого не случится!"

Неожиданно память вернула его к той далекой зимней ночи, когда Николай Медведев привез его в больницу и Ольга, потрясенная смертью орочки, решительно отказалась его оперировать, и как Николай ругался с ней, чуть ли не грозил судом. Еще вспомнился ему приезд из Мая-Дату в Агур и то, как он в сумерках бродил под окнами больницы и в мозгу у него путались десятки вариантов признания в любви, которые ему надавал Медведев, и как, встретив Ольгу, он понял, что в словах уже нет никакой нужды...

Юрию было мучительно вспоминать все это, ибо с тех пор, как он покинул Агур, в его жизни не было ничего радостного и счастливого. Насколько Ольга возвысилась за эти годы, настолько же он, Юрий, отстал! И сознание того, что теперь он ей неровня, заставило его подумать: а захочет ли она встретиться с ним, не пройдет ли мимо, взглянув на него свысока?

Была минута, когда Полозов хотел подняться и уйти, однако усилием воли заставил себя остаться.

...В это время в актовом зале начиналась защита. Все здесь располагало к торжественности: и сам полукруглый зал с длинными рядами кресел, расставленных амфитеатром, и высокие венецианские окна-витражи, приглушавшие уличный свет, и резная, похожая на церковный амвон, отделанная под темный дуб кафедра.

Справа от кафедры три нижних ряда кресел заняли члены ученого совета. Среди них были и убеленные сединой, очень солидные люди, и помоложе, без седины, но не менее солидные, и два профессора средних лет, причем один военный с полковничьими погонами на тесном, едва сходившемся на круглом животике кителе. Верхние ряды в этом ярусе пустовали. Зато все остальные места в зале уже успели занять. Там сидели кандидаты наук, забывшие свои недавние волнения, когда им тоже приходилось защищать диссертации, и с явным превосходством поглядывавшие на Ольгу, и совсем юные аспиранты, которым еще предстояло волноваться и уже теперь волновавшиеся не меньше Ольги.

Она стояла, слегка прислонившись плечом к стене, тихая, задумчивая, стараясь держаться как можно спокойнее.

Профессор Авилов не был членом этого ученого совета, но, когда он вошел в зал - высокий, подтянутый, - профессора привстали и поклонились ему.

Поискав глазами Ольгу, Сергей Михайлович улыбнулся ей, и она, перехватив его взгляд, слегка кивнула головой, как бы говоря: "Ничего, держусь!"

Ровно в пять часов пятьдесят минут - опоздание произошло по вине оппонента, задержавшегося на лекции, - председатель ученого совета, заняв место за столом, сказал: