Багульник
Шрифт:
– Сородэ!
– разом поздоровались они с Ольгой.
– Сородэ, друзья!
– ответила она.
Ороч, несший весло, спросил:
– Однако, с нами?
– Нет, Ефим Иванович, - ответила Ольга.
Тогда второй сказал:
– Почему нет? Давай, чего там!
– Спасибо, у меня тут дела!
– Понятно, раз дела есть, не надо!
– снисходительно ответил он и, приподняв ульмагду, столкнул ее с песчаной косы в воду.
Ольга несколько минут провожала взглядом ульмагду, пока она не скрылась за крутым выступом скалы.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Это был один из тех теплых июньских дней,
Когда они, побродив по тайге, возвращались в Агур, ни Ольга, ни Берестов еще не знали, каким горем омрачится этот светлый и пока еще радостный день.
Когда они подошли к больнице, навстречу им выбежала встревоженная Ефросинья Ивановна.
– Звонили из Кегуя, товарищу Бурову опять худо стало. Сидел за столом, пил чай и вдруг упал...
Ольга быстро перевела взгляд на Берестова.
– Поедем в Кегуй?
– А на чем?
– На ульмагде, на чем же еще, - ответила она, но тут же поняла, что говорит не то, что нужно.
– Против течения на шестах?
– удивленно спросил он и тут же пояснил: - Это займет по крайней мере пятнадцать часов.
И только теперь пришло к Ольге решение.
– Позвоню Щеглову, попрошу катер!
– с этими словами она кинулась к телефону.
– Сергей Терентьевич?
– Его нет. Костиков говорит.
– Петр Савватеевич, срочно нужен райкомовский катер. Товарищ Буров заболел. Где? В Кегуе? Да, видимо, опять сердце! Предполагать все можно!
Костиков сказал, что Щеглов еще третьего дня отправился на катере в Сирень, а когда вернется - неизвестно. Ольга с отчаянием спросила:
– Что же нам делать?
Костиков посоветовал доставить Бурова в Агур на ульмагде вниз по реке.
– Течение быстрое, а главное - не качает... Через пять-шесть часов Харитон Федорович будет уже в больнице.
– Хорошо, Петр Савватеевич. Я сейчас посоветуюсь с доктором Берестовым.
– И, положив трубку, передала Алеше слова Костикова.
– Тогда срочно звоните в Кегуй, - сказал Берестов, - чтобы осторожно, на носилках несли Бурова к реке, устлали ульмагду травой. А я тем временем выйду им навстречу на оморочке.
Ольга согласилась.
– Если в пути встретитесь, пересядьте на ульмагду, сделайте Харитону Федоровичу укол. В общем, Алексей Константинович, решите сами, что нужно.
– Все сделаю, не беспокойтесь!
– ответил Алеша.
Он уже столкнул оморочку с песчаной косы, когда из больницы с санитарной сумкой через плечо прибежала Катя Щеглова.
– Здесь все, Алексей Константинович!
– сказала она запыхавшись и вопросительно глянула на Ольгу. Та сразу поняла ее:
– Нет, Катя, доктор Берестов пойдет один!
– Ладно, пускай один, - уступила Катя, хотя ей очень хотелось отправиться вместе с Берестовым, который правил оморочкой не хуже ороча.
Сильно палило солнце. Берестов быстро стянул с себя сорочку и, оставшись в одной майке, схватил весло и погнал легкую лодку вдоль берега в тени густых зарослей чернотала, нависших над водой. Чтобы сократить путь,
Только в восьмом часу вечера, когда янтарное солнце стало заходить за горный перевал, из-за поворота вдруг выскользнула ульмагда. Гонимая сильным течением горной реки, в которой отразились розовые от закатного огня легкие облака, ульмагда быстро приближалась к Агуру, Уже слышно было, как плещутся за бортом бурунчики: плюх, плюх, плюх! На корме, слегка подгребая веслом, чтобы не относило, сидел Тимофей Уланка. Доктор Берестов стоял на коленях, склонившись над Буровым, который в пути потерял сознание, и держал руку на его пульсе.
На песчаной косе встречать больного собралось много народу. Ольга стояла рядом с Костиковым, он держал носилки. Ей почему-то казалось, что Уланка слишком медленно гребет веслом. Она хотела крикнуть ему, что нужно побыстрее, но не успела. Тимофей двумя сильными замахами повернул лодку к берегу, и через минуту она врезалась своим утиным носом в отмель, зашуршав галькой.
– Что, Алексей Константинович?
– спросила Ольга.
– Потерял сознание!
Ольга, перехватив его встревоженный взгляд, сразу догадалась, что дело плохо. Не замечая Уланку, она быстро склонилась над Буровым, взяла его руку, нащупала пульс.
– Носилки, Петр Савватеевич!
– Есть!
– сказал Костиков.
Вместе с Берестовым они осторожно подняли Бурова, положили на носилки и направились в больницу.
Только теперь Ольга поздоровалась с Уланкой.
– Расскажите подробно, Тимофей Андреевич, когда это с ним случилось?
Уланка несколько смущенно и сбивчиво стал рассказывать. Харитон Федорович, пробыв весь вчерашний день на лесопункте, к вечеру почувствовал себя плохо. Он пришел к Уланкам, где всегда останавливался, и, отказавшись от ужина, лег на кушетку и сразу же уснул. Выспавшись, он рано утром снова пошел на берег и до обеда объезжал на патрульном катере пикеты на сплаве. Часа в два он опять явился к Уланкам, принял какие-то таблетки, снова лег на кушетку и до вечера не вставал. "Что с тобой, Харитон Федорович? спросила Марфа Самсоновна.
– Прежнее время за стол с нами садился, медовушки стаканчик выпивал, кушал, а нынче ничего не хочешь?" "Спасибо, - говорит он матери, - что-то худо мне! Вот отлежусь малость, может, немного и поем". Верно, к ужину встал. Мать ему пельмени подала. Он поел немного, полкружки чаги выпил. И опять на кушетку лег. Однако ночью спал плохо. Стонал, задыхался. Попросил окно открыть. Мать открыла. Утром вроде полегче ему стало. Вышел в сени, умылся, завтракать сел. Не успел кружку чаги выпить, со стула свалился. Мать испугалась, за мной послала. Подняли мы Харитона Федоровича, на кушетку уложили. Потом сразу к вам в Агур и позвонили.
И, искоса глянув на Ольгу, Уланка спросил:
– Сердце, наверно?
– У Харитона Федоровича и сердце плохое, и давление очень высокое.
Только через два часа к Бурову вернулось сознание, и первое, о чем он попросил: позвать жену. Ольга Игнатьевна послала за ней Катю. Когда Ксения Викторовна вошла в палату и робкими тихими шагами приблизилась к постели мужа, он медленно, с усилием протянул свои большие ослабевшие руки и несколько секунд смотрел ей в глаза. Она взяла его руки, приникла к ним щекой и залилась тихими слезами.