Бал шутов. Роман
Шрифт:
Японцы прилежно записывали.
Потом начинались памятники.
Указывая на первый попавшийся, Леви торжественно сообщал:
— Великий вождь революции — товарищ Кальвин. За непреклонность к врагам его называли «железным». Кто хочет, может убедиться.
Японцы трогали металл, убеждались и фотографировались на фоне железного Кальвина.
— Прошу почтить память вождя минутой молчания, — скорбно произносил Леви и срывал кепочку.
Японцы молчали.
«Еще час с самураями, — думал он, — а потом пойду в «Ричмонд», выпью «рестретто».
Минут через десять минута молчания заканчивалась, и они ехали в Бастионный парк.
В нем Леви любил хоронить легендарных революционеров.
— Товарищи, — обращался он к японцам, — отойдите немного, еще чуть — чуть. Хорошо! Вот здесь, на этом месте, где вы только что стояли, были зверски убиты контрреволюционерами верные соратники Кальвина, несгибаемые революционеры Каменев и Зиновьев.
Места зверского убийства постоянно менялись. Жертвы — никогда! Леви почему-то хотелось расстреливать именно Каменева и Зиновьева. Японцы шумно снимались на месте зверского убийства, широко улыбаясь на своих кривых ногах…
Автобус катил дальше. То тут, то там, на площадях и в скверах Леня расстреливал несгибаемых революционеров, пытал их, вел на виселицу.
Иногда по обе стороны Женевского озера он организовывал жестокоподавляемые мятежи.
— 23–го апреля, — сообщал он, — в Кронштадте вспыхнул контрреволюционный мятеж.
— А где Кросстат, Леня — сан? — спрашивали потомки самураев.
— Вон! — он резко выкидывал руку вперед. — Видите, в тумане?..
Японцы одевали очки и вглядывались в туман.
— Видите? — интересовался Леви.
Те дружно кивали, хотя месторасположение Кронтшадта часто менялось.
— Рабочие и крестьяне, — продолжал он, — с этой стороны, от гостиницы «Хилтон», по льду пересекли озеро и самоотверженно подавили мятеж!
— Исвините, — иногда робко возражали японцы, тыкая в свои путеводители, — тут написано, что осеро не самерсает.
— Сейчас нет, — соглашался Леви, — но до революции не было зимы, чтобы оно не покрылось толстым слоем льда. По нему скользили сани, катили обозы, пролетал в своей пролетке Пушкин.
Ему всегда хотелось прокатить по озеру Александра Сергеевича.
Японцы не реагировали. Они записывали, что до революции озеро замерзало.
Почему-то больше всего японцев интересовала могила Брауншвейга с эклектической усыпальницей и гробом на шестиметровой высоте.
— Свердлов, — объяснял Леви, — верный соратник Кальвина. Зверски убит из-за угла.
— Позвольте,
Это была правда. Он так ненавидел Свердлова, что хоронил его всюду, где только было свободное место.
— Вы правы, — отвечал он, — товарища Свердлова убивали многократно. У него несколько могил. Нам еще предстоит познакомиться с тремя…
Леви должен был перевести дыхание.
— Прошу почтить минутой молчания память зверски убитого из-за угла, — просил он…
Японцы молчали. Леви закрывал глаза и думал о кофе в «Ричмонде».
— А что стало с железным Кальвином, — периодически интересовались островитяне, — его тоже убили из-за угла?
— Нет, — скорбно сообщал Леня, — его убил шоколад.
Японцы переставали жевать.
— После революции, — продолжал он, — товарищ Кальвин ел много шоколада, заболел диабетом и умер. От цирроза. Прошу почтить память товарища Кальвина минутой молчания.
Здесь наступало обычно легкое замешательство.
— Мы разве не поминали, Леня — сан? — волновались японцы.
— Железный Кальвин, — холодно отвечал Леви, — заслуживает, чтобы его память почтили дважды.
И вновь срывал кепку…
Он немного отдыхал, расслаблялся и возвращался к Великой Швейцарской революции.
— Буржуазия отчаянно сопротивлялась, — опять пугал он. — И тогда при Женевском совете рабочих и солдатских депутатов была создана Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем.
— Во главе ЧК был поставлен несгибаемый революционер, — Леви начинал крутить головой в поисках подходящей кандидатуры для председателя ЧК. — Верный соратник Кальвина, — кандидатуры не находилось, — неподкупный, самоотверженный, — и тут он обычно замечал какую-нибудь конную статую. Он надевал очки и направлялся к ней, — легендарный, любимый народом, железный — он всматривался в надпись на цоколе, — железный генерал Дюфур! Кто желает — может убедиться, — говорил Леви.
Японцы убеждались, фотографировались на фоне железного председателя женевской ЧК и ехали к всемирно известному фонтану.
Это была кульминация экскурсии.
— Самый высокий в мире фонтан, — понизив голос, сообщал Леви, — до революции его высота была всего семь метров, сегодня — 264!
Японцы аплодировали.
— При южном ветре — до трехсот, — добавлял он. И затем испытующе смотрел на представителей первой индустриальной державы Азии.
— Вы думаете, это вода? — дьявольски спрашивал он.