Балаустион
Шрифт:
– Палинтон огромных размеров, позволяющий посылать ядра в тридцать талантов на расстояние в пять-шесть стадиев.
– Не может быть! – присвистнул Пирр, а ехавшие позади Галиарт с Фениксом недоверчиво переглянулись.
– Фулон говорит, что может. И наши математики, проверявшие его расчеты, это подтверждают. Я назвал это орудие Пращей Богов, – самодовольно усмехнулся критянин.
– Пять-шесть стадиев! Но это значит, что вы сможете из крепости обстреливать вход в бухту! – прикинул Пирр.
– Таким и был первоначальный план, – кивнул Дион. – Машина почти готова, скоро ее части поднимут на верхнюю площадку одного из новых бастионов и соберут их воедино. Жаль только, что подходящей
Царевич Дион ошибался. Спустя какой-то год Праща Богов утопила двенадцать спартанских триер из рвавшегося в бухту Кидонии флота наварха Каллиброта. Город это не спасло: высадившись на берег, гоплиты взяли его штурмом и предали разграблению. Чудовищная боевая машина и ее создатель, александриец Фулон, были захвачены. Не минула эта участь и самого критского царевича Диона. «Подходящая войнишка» закончилась для него мучительной смертью – разъяренный потерями Каллиброт приказал разорвать критского царевича триерами.
– Было бы интересно, клянусь молниями Зевса, взглянуть на чертежи, – нарочито небрежным тоном произнес Пирр.
– Обещаю предоставить тебе эту возможность, и если пожелаешь, покажу и уже готовые конструкции машины, – с готовностью ответил Дион. Было очевидно, что он гордится своим детищем.
– Договорились! – скупо улыбнулся Пирр.
Процессия, приближаясь к главным воротам Кидонии, двигалась по широкой, мощеной камнем улице, состоящей сплошь из торговых лавок и таверн. Улица так и называлась – Торговая. Скрипели, раскачиваясь на штырях, железные вывески, кричали зазывалы, из открытых дверей струился вкусный запах жареной рыбы. Из окон публичных домов выглядывали, привлеченные шумом, заспанные девки. Галиарт, утомленный ночными забавами, даже не хотел разглядывать их выставленные напоказ обнаженные плечи и груди. Все его старания концентрировались на том, чтобы держать открытыми слипающиеся от недосыпания глаза.
Проплыла над головой высокая, украшенная все той же головой быка арка городских ворот. Стражники салютовали царевичу Диону, а лакедемонян проводили любопытными взглядами. Хотя трудно было предположить, что для критян в диковину иноземцы – на улицах Кидонии можно было заметить и смуглую кожу мавританца, и завитую на персидский манер бороду, а уж иудеи встречались на каждом шагу. Большинство мужчин имело вид откровенно разбойничий. Было общеизвестно, что в шикарных притонах столицы коротают зиму самые удачливые пиратские капитаны и их команды.
Потребовался почти час, чтобы добраться до Герополя, внутренней цитадели Кидонии. Здесь находился царский дворец, так называемый Большой, так как Малый стоял на берегу моря за военным портом. Кроме того, в Герополе размещались большинство государственных учреждений и казармы царских копейщиков. А также с десяток больших и известных храмов. В том смысле, что одни были большие, а другие известные. Самым знаменитым из них было святилище Артемиды Диктины, построенное еще самосцами, основателями Кидонии. Чуть меньшей популярностью пользовался храм Посейдона, возведенный над проломом в скале, сотворенным, по преданию, трезубцем самого бога. В этом же храме демонстрировался и обломок этого трезубца – черная, трухлявая, непонятно почему не рассыпающаяся в пыль коряга. Впрочем, горожане, за исключением жрецов храма, были уверены, что эта «реликвия» – самый настоящий хлам, призванный вызывать восхищение и доить кошели паломников.
У парадной лестницы дворца Дион объявил расставшимся со лошадьми и экипажами спартиатам, что сейчас слуги покажут им предназначенные для них покои, а царевича Пирра, согласно его желанию, проводят в палаты, занимаемые царем Павсанием.
– Можем ли
– В настоящий момент отца нет в Кидонии, – повел тонкими бровями Дион. – Он отбыл в Кносс на освящение нового храма владыке богов Зевсу, и вернется через несколько дней. Не сомневаюсь, что он с радостью примет и тебя, Пирр Эврипонтид, и твоего почтенного отца, как только это будет возможно.
Эврипонтида этот ответ удовлетворил. Галиарт видел, что все, чего в данный момент желает спартанский царевич – это повидаться с отцом. Похоже, все это понимали. Дион откланялся, сказав, что ему необходимо отдать распоряжения насчет вечернего пира в честь гостей из Лакедемона. Геронт Мелампод объявил, что явится для официальной церемонии голосования завтра.
И вот они, то есть царевич Пирр и четверо его «спутников» – Тисамен, Феникс, Ион и сам Галиарт, сопровождаемые Эпименидом и Иамидом, идут ярко освещенными утренним солнцем коридорами царского дворца. Все молчали, все явно волновались. За исключением великана Иамида, шагавшего с непроницаемым каменным лицом. Статуи, фрески, мозаичный пол, высокие дверные проемы, все как один, украшенные головой быка, – все проплывало мимо, уходило за спину, подчиняясь нервному ритму их шагов. Дворцовая челядь бросала свои занятия, провожая их любопытными взглядами.
И вот, наконец, закрытые двери лакированного дуба, у которых рослыми изваяниями застыли четверо номаргов. При виде знакомых черных султанов по плечам Галиарта пробежали мурашки предвкушения. Он поглядел на Феникса, тот скривил рот и подмигнул.
Кроме солдат, у дверей стоял сухощавый муж с суровыми чертами лица, сединой в волосах и коротко остриженной бородой. Гермоген, секретарь и первый советник царя Павсания, единственный из его друзей, кто добровольно провел вместе с царем все долгие восемь лет изгнания. Друзья Пирра с юных лет побаивались этого человека, чей лик обычно был гневным, а речи – хлесткими и безжалостными.
– Полагаю, ты с хорошими новостями, юноша? – вместо приветствия обратился советник к Пирру. – Иначе лучше бы тебе не приезжать. Дурные вести убьют царя…
– А добрые – вылечат! – усмехнулся царевич. – Мы возвращаемся в Спарту, уважаемый Гермоген. Так что прибереги суровые речи для Агиадов. Бьюсь об заклад, они уже забыли, как ты бываешь невыносим!
– Я напомню, – морщинистое лицо советника исказилось зловещей усмешкой. Улыбаться по-другому он просто не умел.
По знаку Иамида телохранители распахнули двери, и все прошли в обширную квадратную приемную, стены которой были обиты выцветшими гобеленами, изображающими подвиги Тесея. Здесь тоже находились несколько номаргов, а также пухлый человек с большой блестящей лысиной, окруженной венчиком редких волос, возившийся в углу с лежавшими на столике кореньями, сушеными травами и тысячей различных склянок.
– Как чувствует себя государь, Еврифонт? – спросил Эпименид.
– Ждет, господин, – ответил лекарь, поклонившись в сторону Пирра. – Я дал ему бодрящий отвар тысячелистника и эвкалиптовой коры, и теперь государь готов принять посетителей.
– Когда мой добрый друг Павсаний приболел, я поручил его заботам собственного лекаря, – пояснил, повернувшись к Пирру, Эпименид. – Даже ваш старый Агамемнон, да будет ему покойно в Эребе, не был большим знатоком трав, чем мой Еврифонт.
– Благодарю, что так заботишься об отце, когда тебе самому нужна помощь лекаря, – мягко проговорил Пирр. Выдохнул, облизал губы и сам открыл дверь, ведущую в спальню старого царя.