Балаустион
Шрифт:
Тюрьма царского дворца Кидонии значительно отличалась от всех виденных Галиартом ранее тем, что была, во-первых, сухой, а во-вторых, хорошо освещенной.
В двух шагах перед Галиартом маячила сутулая спина и седоватый, с намечающейся лысиной, затылок Павсаниева секретаря Гермогена. Он тяжело перенес смерть царя, постарев за одну ночь на десять лет. А глаза сурового советника, и без того неприветливые, навсегда превратились в черные, наполненные гневом озера.
Пожилой распорядитель царской тюрьмы согласился пропустить к заточенному в темницу царевичу только двоих человек, поэтому
Наконец, лязгнула запором и заскрипела, поворачиваясь на петлях, дверь камеры и оба посетителя шагнули в серое помещение, в котором вот уже третьи сутки содержался Пирр Эврипонтид, наследник спартанского трона.
– Постучите, когда соберетесь выходить, – проговорил десятник, прежде чем с лязгом захлопнуть дверь темницы за их спинами. Задребезжал задвигаемый засов. Зазвучали, удаляясь, сопровождаемые звоном шаги.
– Приветствую тебя, командир, – неуверенно произнес Галиарт, вглядываясь в неподвижно сидевшую на скамье фигуру с закрывавшими опущенное лицо черными волосами.
Царевич поднял голову. Его лицо было помятым, веки красными от бессонницы, а желтые волчьи глаза были наполнены таким лютым огнем, что у Галиарта на какое-то время отнялся язык. До конца своей жизни Пирр обладал этим даром – подобно Горгоне Медузе, обращать в камень тех, на кого упал его взгляд…
– Вы нашли убийцу? – слова сорвались с губ Эврипонтида с шипящим свистом.
Галиарт немедленно виновато потупился, а Гермоген медленно ответил:
– К сожалению, нет, наследник.
– Мы исследовали покои государя от пола до потолка – простучали все стены, исследовали каждую щель, и… ничего, – добавил сын наварха.
– А уборную?
– И уборную тоже. Если в опочивальне и есть потайная дверь, она очень массивная и наверняка запирается каким-то скрытым механизмом…
– То есть как это «если есть дверь»? – медленно роняя каждое слово, произнес Пирр. – Как-то ведь проник туда этот проклятый демон.
Его глаза, казалось, прожигали Галиарта насквозь.
– Да, разумеется, – поспешно закивал головой тот. – Само собой, никто из нас и мысли не допускал, что это ты, командир… гм… убил отца… государя… Но если б мы знали, что произошло, то, возможно, могли бы понять, что нужно искать. Вот мы и пришли…
Пирр встрепенулся.
– Нужно немедленно схватить докторишку, поганого эскулапа Эпименида. Это ведь он, подлый пес, все провернул. Я думаю, это сам Горгил или один из его подонков…
– Горгил? Доктор? – выпучил глаза сын наварха. – Но ведь он вышел из спальни… а потом, когда вернулся, то и обнаружил…
С каждым словом голос «спутника» звучал все тише.
– Эпименид знает, что вы пошли ко мне? – перебил Галиарта царевич. – Если так,
– Эпименид отплыл в тот же день, позавчера. Вместе с геронтом и остальными, – сухо обронил Гермоген.
– Проклятье, – Пирр осел обратно на скамью, на мгновенье закрыв лицо руками. – Да, следовало догадаться… все было продумано. Проклятый предатель!
– Быть может, наследник, ты расскажешь все, что тогда произошло? – секретарь решительно присел на каменную скамью рядом с царевичем. – Мы должны знать это, чтобы продумать стратегию защиты. И перед критскими судьями, и, что намного сложнее – перед лакедемонскими.
Пирр скрипнул зубами, но, быстро взяв себя в руки, заговорил. Его металлический голос был почти вовсе лишен человеческих эмоций – так болезненны были для царевича воспоминания о пережитом.
– Когда я зашел к отцу, лекарь как раз заканчивал поить его какой-то бурдой. Сказав, что скоро вернется – проклятый шутник! я ведь мог – если бы боги дали мне знак – заколоть его на месте, задушить, разорвать голыми руками, – он вышел вон. Мы говорили с отцом… решили, что я отправлюсь в Спарту вместе с геронтом и прослежу, чтобы Агиады в последний момент не подстроили какую-нибудь гадость…
Схватив стоявшую у кровати чашу с водой, Пирр припал к ней губами и жадными, долгими глотками выпил ее до дна. На черной щетине, явно обозначившейся на щеках и подбородке, заблестели прозрачные стеклянные капли.
– Я сидел у постели отца, спиной к двери уборной…
– Одним словом, свиньи уже почувствовали, откуда дует ветер, и принялись второпях менять паруса? – Павсаний сегодня выглядел на редкость бодрым и воодушевленным. В темных глазах царя, устремленных на сына, плескалось нескрываемое торжество.
– Да, отец, – кивнул Пирр. – И Скиф, и Гиперид открыто перешли на нашу сторону. А Мелеагр, советник эфора Анталкида, еще и передал нам детали тайного заговора против Спарты, состряпанного Римом совместно с ахейцами и поддержанного Агиадами.
– Мелеагр, – морщинистое лицо царя скривилось. – Я помню этого хитрого крысенка. Он немало попил нашей крови…
– Ну, теперь он на нашей стороне, – усмехнулся Пирр. – И обратной дороги ему нет. Он перешел к нам еще до синедриона геронтов, и, клянусь Эриниями, немало рисковал: если бы мы проиграли, его бывший хозяин легко уничтожил бы его. Великие боги, как вовремя ты возвращаешься в Спарту, отец! Еще какой-нибудь месяц-другой и наш город оказался бы опутан сетями ненавистного и противоестественного союза.
– С ахейцами? Этому не бывать! – Павсаний засмеялся, потом закашлялся и покрутил головой, пытаясь прогнать внезапный приступ. На серых губах царя выступила пена, он досадливо вытер ее рукавом хитона и попытался сесть.
– Тебе не нужно сейчас двигаться, – Пирр удержал его за костлявое плечо. – Следует подлечиться как следует, чтобы сесть на корабль сразу, как только придет постановление герусии.
– Пустяки! – стряхнул его руку царь. – Мне нужно учиться бороться с этой проклятой слабостью. Вот одно из развлечений, предлагаемых старостью. Я – спартанец, и мне негоже потихоньку умирать в своей кровати, кхе.