Балаустион
Шрифт:
– Будем надеяться, это стоит неполученного таланта, – Леотихид выдернул меч и, нагнувшись, поднял мешочек и спрятал под одежду. Горгил, булькая изливающейся изо рта красной пеной, сполз по стене.
– Милая, господин Горгил упомянул о некоем поцелуе, – повернулся элименарх к мечнице. – Не изволишь ли объяснить…
Звонкая, по-мужски крепкая пощечина обожгла его щеку. Алые капли брызнули во все стороны.
– Этот ублюдок едва не убил тебя, – губы Арсионы дрожали. – А ты даже не разрешил нам помочь…
Полиад в ужасе закатил глаза и дипломатично отвернулся. Однако Леотихид его удивил. В ответ на дерзкую выходку мечницы он только негромко зашипел и приложил пальцы к основанию шеи, задетому
– Ты права, клянусь собачьими потрохами! Смерть прошла на волос. Не вздумайте рассказать братцу, – элименарх скривил окрашенные кровью губы и тихо, истерично расхохотался.
Он еще смеялся, когда коридор заполнили ворвавшиеся через выбитую дверь номарги во главе с Ясоном и люди Эврипонтидов.
Серо-зеленая поверхность моря морщилось рваными складками волн, украшенными белыми пенными бурунами. Такое же серое, затянутое тучами небо, нависшее над мачтой триеры, усиливало ощущение приближающейся бури.
К счастью, лаконский берег уже близко, подумал Галиарт, снова стоявший у борта, опершись локтями о его холодный отполированный край. Слева уже показалась окутанная туманом черная громада острова Киферы, на фоне которой воздушными паутинками виднелись мачты и реи двух сторожевых ахейских кораблей. Скоро, в конце весны – начале лета, их сменят триеры его отца, а на остров будет переправлен спартанский гарнизон.
Галиарт удивился, что такие отстраненные мысли проникли в его переполненную тревожными думами голову. Они плывут в Спарту, суровый город, где царевича-Эврипонтида ожидает неправый суд и мучительная казнь. Те, кто все это затеял, не отступятся, не струсят, доведут свое дело до конца. Мертв уже старый царь Павсаний, умрет и Пирр Эврипонтид – в нем слишком много от героя, чтобы люди разрешили ему жить.
Галиарт глубоко вздохнул, горько покачал головой этим печальным мыслям. Обернулся поглядеть на Пирра, сидевшего у мачты и беседовавшего с Тисаменом и Гермогеном. Рядом находились Гегесипил и еще двое номаргов. Цепи, которыми критяне сковали руки и ноги царевича, серыми бугристыми кучками лежали на палубе.
Царь Полидор, вернувшийся в Кидонию пять дней назад, как и ожидалось, повелел отослать обвиненного в отцеубийстве Эврипонтида на родину. Ходили слухи о произошедшей между критским царем и его наследником серьезной размолвке, однако на окончательном решении это не сказалось. Самого Диона соратники спартанского царевича больше не видели. Было объявлено, что ему пришлось срочно отбыть в один из отдаленных городов острова, дабы решить напряженное судебное дело о наследстве и не позволить троим взрослым сыновьям передраться над телом почившего родителя-князя. Было ясно, что на самом деле критский царь отослал сына подальше от двора.
Критянам не пришлось предоставлять для перевозки молодого Эврипонтида своего судна – на следующий день после того, как было оглашено повеление Полидора, в столицу Крита вновь прибыла «Навсикая», в который уже раз за последний месяц пересекшая зимнее море. На ней находился глава номаргов гиппагрет Эврилеонт, получивший от царя Эвдамида приказ доставить Эврипонтида в Лакедемон. Из письма Мелеагра, переданного с капитаном, «спутники» царевича и примкнувший к ним секретарь Гермоген узнали о конце Горгила и гибели их товарища Энета. Последняя новость больше всех потрясла Иона. Обычно сводивший всех с ума болтовней, молодой историк стал чураться общения, не выходил к общей трапезе и почти все время проводил, уединившись в каком-нибудь дальнем углу, что-то скорбно царапая в своих неизменных табличках. Да и сам Галиарт, любивший добродушного и верного Энета как брата, ощущал утрату как непрерывную ноющую боль. Общая печаль усугублялось сознанием того, что Агиадам удалось уничтожить убийцу, на поимку и показания которого сторонники молодого
Как, впрочем, и те, что висели над головой. Галиарт поднял капюшон плаща, когда первые капли дождя упали ему на руку, искренне надеясь, что они успеют достигнуть причалов Гития прежде, чем стихия по-настоящему рассвирепеет. «Навсикая» и без того двое суток не могла покинуть Кидонии из-за ненастья, и лишь опыт капитана, приказавшего поднять якорь при первых признаках улучшения погоды, позволили кораблю воспользоваться сутками относительного затишья и преодолеть путь между Критом и берегом Пелопоннеса. По правому борту проступили, проползли мимо и скрылись за кормой невнятные очертания статуи Посейдона, стоящей на Малейском мысу. Теперь гнев Владыки Морей был почти не страшен: триера вошла в Лаконский залив, и при усилении волнения могла укрыться в гавани одной из прибрежных крепостей. Пока в этом нужды не было – «Навсикая», паруса которой наполнял попутный ветер, миновала мыс Ослиная челюсть, оставила за кормой огни Асопа и Акрии и, удалившись от берега, ходко шла к Гитию, главной морской базе Лакедемонского государства. Украшенный торсом богини-покровительницы нос корабля вспарывал поверхность моря, иногда из воды показывался грозный, окованный медью таран.
Хотя между мысом Малея, юго-восточной оконечностью Пелопоннеса, и гаванью Гития было более четырехсот стадиев, «Навсикая» преодолела их за каких-то четыре часа. У причала толпилась внушительная толпа встречающих – Галиарт не сомневался, что конник с Малейского мыса проделал путь до Гития вдвое быстрее, чем триера и сообщил о приближении корабля, везущего царевича. Отцеубийцу, как думают многие. Пирр, с серым лицом и стиснутыми кулаками, уже стоял у борта, окруженный стеной номаргов. Цепи, одетые по приказу царя Полидора как знак преступления и позора, напротив, делали Эврипонтида похожим на скованного Прометея, гордого и могучего титана. Это сходство, вкупе с развевающимися черными волосами и огненным взглядом придавали наследнику дома Эврипонтидов пугающий ореол, приводящий в трепет всякого, кто смотрел на него.
Всякого, кроме номаргов.
Когда сходни были сброшены, Триста вытолкали Пирра на причал и повлекли к стоявшей под деревянным навесом группе встречающих. «Спутники» и Гермоген, бледные от гнева и бессилия, шли следом. Мелкий противный дождь мочил их головы, под ногами хлюпали холодные лужи. У Галиарта возникло чувство, что сейчас произойдет что-то очень нехорошее.
Главным в толпе встречавших был геронт Клеомброт, пожилой муж сурового облика и нрава. Он был верным сторонником Эврипонтидов, но держался с отстраненностью, присущей исполняющему обязанности магистрату. Стало быть, находился здесь с официальной миссией.
– Пирр Эврипонтид, сын Павсания, – прокаркал он, когда номарги поставили царевича перед ним. – Против тебя выдвинуто обвинение в цареубийстве и отцеубийстве. Согласно законам Лакедемона, ты будешь предан суду эфоров.
– Я не убивал отца! – капли дождя стекали по лбу Пирра, сбегали, словно слезы, по щекам. – Боги знают это, знает и кое-кто из людей. Если есть на свете справедливость, моя невиновность будет доказана.
Эти слова вызвали в толпе спартанцев разноголосый ропот.
– Тяжесть обвинений требует, чтобы ты до самого дня суда находился в тюрьме, – продолжал геронт, не отводя взгляда от желтых глаз Эврипонтида. – Но по ходатайству Брахилла, сына Периандра, и Никомаха, сына Клида, государство сочло возможным отпустить тебя под поручительство этих прославленных мужей Лакедемона. Если ты поклянешься не покидать пределов своего жилища иначе как по приказу эфоров, тебе будет позволено дожидаться суда дома. Желаешь ли ты воспользоваться этим правом?