Балаустион
Шрифт:
– Пощады просит, козел, – хмыкнул кто-то.
– Замерз, смотри-ка. Ничего, на «печке» согреется, – хихикнул другой. Это была самая избитая шутка в агеле.
Пакид смотрел только на Ореста. В этом крепкоплечем смуглом пареньке для него сейчас сконцентрировалось вся Вселенная, вся надежда.
– Пакид, сын Карида. Ты виновен в смерти нашего товарища, Еврипила, сына Автодика. Ты пытался убить меня и стоящего здесь Бианта, сына Оерона. Судьи фактически признали тебя невиновным, они наказали тебя штрафом и снова отправили сюда, управлять школой будущих воинов. Но мы не согласны с этим
Пакид, выслушав это с выпученными от ужаса глазами, упал на бок, засучил ногами, заверещал, насколько позволял ему кляп.
– На «печку» его, – взмахнул рукой Орест.
Шестеро отроков взгромоздили извивающегося педонома на скамью, привязали руки и ноги к вделанным в камень кольцам.
– Кто возьмет плети? – спросил Эврипонтид.
– Я, – крепыш Биант был необычайно серьезен. Орест еще никогда не видел его таким.
– И я, – в круг света вступил ирен Клеобул, сын полемарха Маханида. Его острые зубы белели в хищном оскале.
– Приступайте. «Львы» дали нам только час.
Отроки встали по обе стороны «печки». Пакид дергался и тихо подвывал.
– За Мыша тебе, старый пес! – надрывным полушепотом воскликнул Биант.
Свист плетей разорвал морозный ночной воздух.
– Нда-а, скверная история, – протянул Гиперид. – И что, никого не нашли?
– Нет, – Архелай покачал головой. – Педонома обнаружили в его покоях, исполосованного плетьми. Охранники-«львы» божатся, что не покидали постов. Их всех взяли под арест, но…
– Но?
– Даже если они расскажут правду… вряд ли ее предадут огласке. Случай слишком вопиющий. По уставу за подобное преступление полагается казнь, и наказывать придется едва ли не половину лоха. Сам знаешь, чьи сыновья воспитываются у нас в Первом лохе агелы…
– Одним словом, дело собираются замять? – прямо спросил Змей.
Архелай кивнул.
– Да. Даже законник Фебид сказал, что Пакид был слишком паршивым гражданином, чтобы казнить из-за него цвет лакедемонской молодежи.
– А ты? Ведь Пакид был твоим человеком.
– Не настолько я им дорожил, чтобы теперь сцепиться с половиной первых людей Спарты.
– Но кто же теперь займется устранением сопляка-Эврипонтида?
– Не знаю. Пока… Может, и к лучшему, что это будет не Пакид. Он, честно сказать, был скверным исполнителем, да простят меня боги, что говорю плохо о покойном. Нужно подыскать кого-нибудь половчее.
Архелай поднес к губам чашу и сделал два глубоких глотка. Следующий вопрос Гиперида едва не заставил его поперхнуться.
– А наш любезный элименарх-Агиад знает о твоих планах?
Медведь, поглядев на товарища долгим взглядом, кивнул.
– После того неудачного бичевания он кое о чем догадался. Но в целом возражений не имел, – Архелаю до сих пор было неприятно вспоминать тот разговор, когда молодой элименарх распекал его, словно проворовавшегося управляющего. – Мы теперь в одном корабле, и Агиад это понимает.
– О да, совместные интриги сближают скорее, чем искренняя дружба или постель! – саркастически усмехнулся Гиперид.
– И общие враги тоже.
– Авоэ, надеюсь, мы не поссоримся с тобой,
Гиперид хохотнул, однако глаза его не смеялись.
– Ну что, ты, конечно, нет, – поспешил уверить его Архелай. – Мы останемся добрыми друзьями.
– А если для этого нужно будет найти новых врагов, мы сделаем это, – усмехнулся Гиперид. – Взять хотя бы предателя-Скифа, или…
Тут рабы внесли зажаренного целиком молочного поросенка, начиненного фазаньими яйцами, фаршированными, в свою очередь, молотой рыбой, перемешанной с овощами и специями. Это было приготовлено исключительно вкусно, и Гиперид отвлекся, расхваливая достоинства своего повара. Уплетая яйца за обе щеки, Архелай охотно ему внимал. Повар у Змея был действительно первоклассный, и считался вторым в Спарте после выписанного из Рима кудесника, служившего Анталкиду. Архелай подозревал, что повар Гиперида – единственный из слуг, избавленный от издевательств, все остальные жили под дамокловым мечом перемен в настроении и извращенных фантазий хозяина.
Когда эфоры, наконец, насытились, слуги убрали останки поросенка и внесли чаши с фруктами и новые сосуды с вином. Настало время десерта и развлечений. Из раскрытых дверей раздались звуки флейт и тимпанов, и в трапезную, маршируя, словно солдаты, вошли две шеренги танцоров. С одной стороны стояли девушки с бутафорскими луками и копьями, с другой – юноши с такими же фальшивыми мечами и шлемами.
– «Амазонки и скифы»! Труппа из Митилены, прибывшая вместе с ахейцами. За какой-то талант согласились скрасить наш вечер, – похвастался Гиперид, глянув на соратника.
Архелай закивал: он уже слышал об этой танцевальной группе, успевшей прославиться при богатых дворах олигархов Афин и Сикиона. Музыка меж тем становилась все громче, ее ритм нарастал. Две линии танцоров, стоявшие друг против друга, словно два войска, и танцевавшие до сих пор на месте, словно похваляясь своей гибкостью и красотой, стали производить движения, как будто вызывая друг друга на бой. Тимпаны забили еще агрессивнее, издалека гобой весьма искусно изобразил звук военной трубы. Из рядов выступили двое – светловолосая девушка редкой красоты и атлетически сложенный парень с длинными, иссиня-черными волосами. Королева амазонок и предводитель скифов. Амазонка, одетая в хитон с одним рукавом, поигрывала копьем, и при этом искуснейшей пантомимой изображала насмешку над противником. Он же движениями грубыми и решительными предлагал ей сразиться. Бой начался, когда ритм достиг наивысшего предела. Потрясая оружием, полуобнаженные танцоры бросились друг на друга и вдруг перемешались в головокружительной круговерти танца битвы. Плавные движения рук, гордо воздетые головы, мелькающие пестрые одежды – все это вызывало восторг. Среди танцующих выделялась, конечно, главная пара – королева и вождь скифов. Изображая наносимые друг другу удары, они кружили в гуще «боя», но были видны отовсюду. Их стройные тела двигались настолько красиво, грациозно и синхронно, что даже толстокожий Архелай не мог отвести восхищенного взгляда. Гиперид причмокивал и хлопал в ладоши.