Балаустион
Шрифт:
«Проклятый мой язык! – тут же обругал он себя. – Ну что стоит сдержаться!»
Клеомед, как обычно, в долгу не остался.
– Если я потру спинку, уродец спартанский, тебе свою шкуру дырявую менять придется.
– Тогда не надо, – миролюбиво ответствовал Леонтиск. – Тогда я сам как-нибудь.
– Мне тут стражнички предложили тебя в испражнениях выкупать. Я готов согласиться. Как ты на это смотришь? – сощурил глаза сын архонта.
«Может, и искупаюсь скоро. Причем по собственной воле», – подумал Леонтиск, а вслух сказал:
– Я бы не стал рисковать на твоем месте. Вдруг я брыкаться начну, сам кого-нибудь искупаю,
«Молчи, молчи, идиот!» – зашипел он про себя, мысленно погрозив своему несдержанному языку кулаком.
Клеомед хохотнул.
– А знаешь, было бы здорово, если б ты прыгнул туда и сгинул вместе с остальным дерьмом. К сожалению, ты – типичный кусок говна, а говно, как известно, не тонет.
– Вот и я говорю, – Леонтиск и не подозревал, что способен на такое долготерпение, – не стоит.
– Да нет, стоит, – Клеомеда осенила идея. – Если неблагоразумно вести тебя к клоаке, следует клоаку принести к тебе.
Он повернулся к тощему.
– Алкимах, организуешь заключенному помывку. Сегодня же. Зачерпнете воды из нашего подземного Стикса.
Леонтиск похолодел. Хорошо, что Полита не успела спрятать в помещении с колодцем веревку и все остальное! Солдаты, обнаружив эти улики, наверняка догадались бы о готовящемся побеге. Но, с другой стороны, как теперь ему спуститься в клоаку – без веревки, без факела? Проклятый Клеомед с его извращенными задумками!
– Будет сделано!
– И, смотри, чтоб наловили побольше дерьма!
– За этим дело не станет, командир. Своего накидаем, ежели что!
Клеомед одобрительно и в то же время брезгливо посмотрел на стражника, потом кивнул.
– Приступай. И… это. Возьми еще троих из внешней охраны. Глаз не спускай с этой птички.
Алкимах еще раз отдал честь. Клеомед повернулся к двери. На мгновенье рыбьи глаза хилиарха вновь вернулись к застывшему посреди камеры Леонтиску.
– Приятной тебе помывки, петушок спартанский! Обращайся, если еще чего нужно будет.
– Чтоб тебе пусто было, урод! – в сердцах выплюнул сын стратега.
Криво усмехнувшись, Клеомед вышел вон. Стражники, не спеша выполнять приказание, сначала сели обедать, потом легли немного вздремнуть «перед мероприятием». Леонтиск остался наедине со своими мыслями.
Последнее распоряжение Клеомеда существенно усложняло задачу. Леонтиск понятия не имел, как он будет с голыми руками «вырубать» пятерых вооруженных стражников. И с двоими это было бы совсем не так просто, как представлялось Эльпинике, а пятеро… дохлый номер. Если только вырвать у кого-нибудь меч и попытаться упокоить их насовсем. Тоже перспектива не из блестящих. Однако ставки таковы, что трусить или взвешивать все за и против (что то же самое, что трусить) не приходится. От его успеха зависит жизнь сына государя. Какие могут быть еще сомнения? Долой! Он бросится на них, как лев, разорвет, если надо, ногтями и зубами, но вырвется отсюда! И – немедленно в Спарту, спасать Пирра и его отца.
Так, накачивая себя, как берсерк перед битвой, Леонтиск провел последующие три часа. Когда стражники, наконец, ругаясь и громыхая бадьями, натаскали воды, он был взведен, как тетива баллисты – скрученная, опасная, переполненная взрывной разрушительной силой.
Недолго думая, Алкимах распорядился установить кадку для помывки прямо в караулке
От этой мысли он прыснул и тут же сам себе удивился – как он может в такой момент размышлять о какой-то отвлеченной ерунде, когда через несколько минут ему предстоит совершить побег? И, возможно, убить кого-нибудь? По спине юноши липкой холодной струйкой пробежал озноб. Леонтиску еще не приходилось убивать. И несмотря на то, что он столько лет провел в суровой воинской школе, мысль о том, что когда-то ему придется лишить жизни человека, приводила его в смятение.
Миарм, звеня ключами и погано щерясь, двинулся к двери камеры.
– Готовься, волосатик, сейчас будешь полоскать свою бархатную жопку. И смотри у меня, без глупостей!
Ну все, прочь мысли. Пора действовать!
Остальные события происходили в таком ускоренном темпе, что впоследствии Леонтиск никогда не мог детально восстановить их в памяти. Как только Миарм, отомкнув замок, потянул дверь на себя, Леонтиск, подняв колено к груди, изо всей силы саданул по створке ногой. «Людоед», отлетев назад, запнулся о стоящую посреди помещения бадью и вместе с ней полетел вверх тормашками.
– Ах-х, ты!!! – завопил кто-то, похоже – Алкимах. Леонтиск, видя, что не успевает добраться до миармова меча, бросился прямо на тощего. Один из стражников, первым пришедший в себя, отклеился от стены и бросился ему в ноги. Леонтиск ловко перепрыгнул через него, пнул, не глядя, по черепу. Попал. Этой заминкой воспользовался Алкимах и снова, как в самый первый день заточения, с обезьяньей ловкостью схватил копье и ткнул тупым концом древка в живот взбесившемуся арестанту. Так удачно, как в прошлый раз, не попал: древко скользнуло Леонтиску по ребрам, но все равно развернуло его, сбило с направления. Леонтиск попытался, бросившись вперед, захватить оружие между телом и рукой, но Алкимах, крича проклятия, проворно отпрыгнул. Один из «верхних» стражей кинулся сбоку. Бравый воспитанник спартанской школы ушел, мгновенно развернувшись через спину, в движении схватил нападающего за предплечье и, придав ему дополнительное ускорение, отправил мимо себя. Удар о каменную стену, казалось, потряс фундамент здания. Несчастный упал, как куль с мукой и до конца сражения признаков жизни не подавал.
Но драгоценные мгновения замешательства противников уходили, утекали, исчезли совсем. Атака не удалась. Уже понимая это, Леонтиск повернулся к стражникам, как окруженный собаками волк. Он что-то кричал, потом так и не смог вспомнить, что, но, вероятно, нечто очень оскорбительное.
Пламя факелов плясало, как бешеное. Сквозь многоголосицу нервной ругани раздался свист извлекаемого из ножен меча.
– Насмерть не бить! – завопил Алкимах, примеряясь для нового удара древком. – Ножнами, ножнами его, не клинком!