Балерина
Шрифт:
Если остальным Петькиным сверстникам-пацанам еще предстояло искать смысл жизни, то он его уже нашел. Когда мать наливала ему кружку только что надоенного молока, Петр подымал ее высоко и, чуть заикаясь от волнения, провозглашал: «За победу! За нашу победу!»… Теперь он точно знал: быть в этой жизни стоило только разведчиком. Ну не завклубом же!
На разведчиков учат в Москве. Это Петька понял сам. Сам он понял и то, что учиться ему нужно лучше всех – иначе в Москве не пробиться. И Петька стал рыть землю. В прямом и переносном смысле. Днем он копал в огороде у завклубом и у председателя колхоза, отличная характеристика в Москву была необходима, а по ночам зубрил историю
«Та-а-ак!» – испугался он. Нужно было что-то придумать. Срочно! А так как Петька-упертый был в учебе силен, то пришлось написать пару контрольных за Витька – соседа по парте, за что тот целый месяц ухаживал за завклубовской наследницей. Опасность отодвинулась. Да так втянулся в это дело Витек, что и доплаты не понадобилось. В результате Петьку отправили поступать в институт в Москву, а приятелю пришлось готовиться к свадьбе.
Конечно, с первого захода Петр в институт не попал. Как грубо объяснили ему знающие люди – «рылом» не вышел, то есть связей никаких и пресловутого стажа работы тоже. Пришлось ему идти в армию. Вот там он себя зарекомендовал и показал: фа-а-ас-с! Вашу мать!
Петрович вздохнул, вспомнив свое детство. Наивный был дуралей! Но не зря еще с детства его звали Упертый – своего добился! Вон, не где-нибудь, а в самом Париже вершит судьбами людей и не каких-нибудь Витьков и Тонек, а деточек дипломатов и прочих шишек.
Петрович сложил бумаги в папочку и удовлетворенно раскинулся в кресле: со всех сторон, и так и этак, Вера Борткевич – подходит.
После этого он открыл новую папку. Теперь самое главное, для чего, собственно говоря, и нужна Вера Борткевич. Информация из источника американской контрразведки доводила до сведения, что в Париже на курсах синхронного перевода при школе иностранных языков ЮНЕСКО учится некая Элизабет Вайт. Ее имя было засвечено в агентурных данных ЦРУ в отделе «США – Европа». Есть предположение, что это «переводчица» русского происхождения. Необходимо выяснить, с какими целями она обосновалась в Париже? Вот для этого-то и надо направить Верочку на учебу в ЮНЕСКО от советского дипкорпуса. Пусть там, на курсах, познакомится и сблизится с Элизабет Вайт. Петрович даже потер руки в предвкушении науськивания новой подопечной на поставленную цель: фа-а-ас-с!
Ну вот, на сегодня – все! Посмотрев на часы, Петренко закрыл сейф со всеми бумагами и потянулся. Скоро Вера должна прийти со службы, где она работала в отделе переводов Генерального консульства СССР. Он жил с ней на одной площадке (это было, естественно, не случайно) и под видом соседа и старшего друга-наставника уже несколько раз беседовал с ней и помогал советами в обустройстве новой жизни в Париже. А как же вы думали, молодым надо помогать. То-то. А потом, якобы случайно узнав, что она дочь Андрея Владимировича – ну надо же, какое совпадение! – уже как знакомый ее отца заходил к ней на «огонек». Петренко услышал звуки проворачиваемого ключа и звук хлопнувшей двери. И он в домашних тапочках, чтоб не официальный вид, дескать, по-соседски, узнать, как дела, вышел на лестничную площадку и позвонил в дверь.
17
Ясное осеннее утро, выглянув из-за тяжелых
После завтрака включила телевизор и, помучавшись с французским переводом, выключила. Ей было тоскливо и скучно. Послонявшись без дела по квартире, села в кресло и начала листать женский журнал «Элль» – маска из мякоти авокадо и огурцов – надо попробовать… диета от Софи Лорен – оливки и оливковое масло… Бросила журнал: чушь! Что и говорить, она не находила себе места, и у нее все валилось из рук. А поэтому, чтобы чем-то заняться и отвлечься от неприятных, гнетущих мыслей, она принялась за уборку квартиры. Включала и выключала пылесос, бросала, поднимала, укладывала и переставляла вещи с места на место. Но воспоминания о вчерашнем дне не давали покоя. Зачем расписалась под каким-то непрочитанным текстом? Зачем вообще пошла на встречу?
От этих беспокойных мыслей у нее разболелась голова. Боль, мучительная и непереносимая, сковала голову. Она пошла на кухню за лекарством, а проходя мимо бара, расположенного у буфета, остановилась: «Выпить что ли? – Увидев бутылку джина, взяла в руки. – Джин! Надо попробовать». Она налила в хрустальный стакан благоухающую еловой свежестью прозрачную жидкость – пахнет вкусно, по-новогоднему. Залпом выпила и зажмурилась – хуже водки, гадость какая! Но сразу стало легче. Включила музыку. По комнате разлилась беззаботная незнакомая мелодия, очень нежная и с таким французско-легкомысленным речитативом, что разобрало до слез. «Что это? Где-то я это слышала! – Посмотрела диск. – Серж Ганзбур? – пожала плечами. – Не знаю такого».
Алла, воспитанная на классической музыке, плохо разбиралась в современной эстраде, но мелодия ей понравилась: очень за душу берет… Выпила еще. Но мысли о плохом не отпускали. Может, надо было все рассказать мужу?
Ну и что рассказать? Что двадцать лет была стукачкой и подставляла своих коллег? Нет! Только не это!
Она упала вниз лицом на диван и долго лежала без движений. В мельчайших деталях вчерашний день вернулся в ее памяти.
«Где бы вы хотели оказаться после смерти: в раю или в аду?»
Почему он мне так задушевно рассказывал и показывал композицию «Страшного Суда»? Неужели случайно?
– Не хочу! Не хочу об этом думать!
Она, качаясь, встала с дивана и прошла в свою комнату. Только сейчас она решилась и достала пакет, который вчера, так и не посмотрев, что в нем, спрятала от мужа. Алла разорвала конверт. Пачка банкнот по сто франков, хрустящих и новеньких, выпала из рук. Боже мой, деньги! За что? Я же еще ничего не сделала?
Внутренний ехидный голос отозвался: «Не волнуйся, сделаешь!»
Алла покраснела, сказать, что она не любила деньги, было бы неправдой. Но это не значит, что она могла пойти на все ради денег. Нет! Она зарабатывала деньги тяжким трудом, это только кажется, что порхать по сцене легко, она знала цену копейке. И вот такая пачка! Алла, с легкой досадой и стыдом, пересчитала совсем новенькие, пахнущие типографской краской купюры и ахнула, да она и в руках никогда не держала такую огромную сумму: «Нет, я не возьму! Надо вернуть все это в следующую субботу!»