Балканы
Шрифт:
— У неё достаточно средств…
— Боюсь, что было достаточно. Счета в банке можно и заморозить. Мы так и сделали. А ещё и нашлись крупные суммы у родителей…
— Вы этого не сделаете. Они же ветераны! — воскликнул Валера.
— Их пенсии не пострадают. А ведь ещё и матери нужны лекарства, и отцу. Плюс наступающий капитализм… самому не по себе от последствий!
Мда, методы убеждения у конторы никогда не отличались чистоплотностью. Судя по фотографиям, у Гаврюка есть ещё дорогие ему люди. Иначе бы Виталик этот фотопасьянс
Лицо Валеры говорило о многом. При упоминании каждого из родственников скулы дёргались, а губы он сжимал всё сильнее.
Казанов перечислил ещё брата и племянника Валеры.
Именно на крайней фотографии я узнал Пашу Ветрова. Ему здесь вручают орден «За службу Родине».
— Теперь вы не откажетесь поработать на благо Родины? Она даёт вам шанс, — закончил представлять каждого родственника Виталик.
Гаврюк молчал, но кулаки его побелели от напряжения. Виталик посмотрел на меня и хлопнул себя в лоб.
— Простите, Валерий Петрович, я совсем забыл, — сказал Виталик и достал ещё две фотографии.
На одной был запечатлён мальчик пяти лет от роду в объятиях девушки. А на другой — он же, только повзрослевший.
— Что вы задумали? — спросил Валера.
— Ничего особого. Просто ваш сын на данный момент находится в следственном изоляторе. Попал в плохую компанию, знаете ли.
— Вы подстроили?
— Нет. Но его дружок из золотой молодёжи очень даже его подставил. Парень не при делах, но кому это интересно?
— Сволочи! — вскочил на ноги Валера, ударив ногой по столу.
Фотографии упали на пол, а сам стол отъехал чуть вбок. Реакция была ожидаемой, но Виталик даже не шелохнулся. Как и я.
Гаврюк шумно дышал, а Казанов только поправил куртку и посмотрел на меня.
— Суда вы не избежите, но родственникам своим помочь ещё можете. Я закончил. Вам есть о чём поговорить, — сказал мне Виталик и отдал ключи от наручников.
Казанов вышел, а я собрал фотографии и положил их на стол. Валера вытер пот со лба, уставившись на меня.
— Осуждаешь? — спросил он.
— Нет. Презираю.
— Ну-ну. Тебе ведь теперь можно говорить. Видел тебя по телевизору на авиасалоне во Франции. Герой Советского Союза! Лётчик-испытатель! Ты когда ногой топаешь, золото не летит? — усмехнулся Гаврюк.
— Интересное сравнение с антилопой. Садись и рассказывай, чем занимался все эти годы.
Валера поднял стул и снова оказался напротив меня. Я толкнул ему ключ, чтобы он снял наручники.
— Летал. На всём, что было возможно и где никого не интересует твоя история. На всяких «кукурузниках», само собой.
— Африка?
— Не только. Мой связной в Пакистане обещал обеспечить работой в Израиле. Но ограничился только тем, что свёл меня с наёмниками и фанатиками Ближнего Востока. Деньги платили, и этого было достаточно. Большинство домой отправлял.
Мда, как в этом человеке сочетается его сущность
— А почему про сына никто не знал?
— Тебе это зачем? Вообще, удивляюсь, что я тебя встретил. Думал, что ты где-то в Кремле уже местечко нашёл. На тебя же надень костюм и можешь в телевизоре всей стране мозги пудрить.
— Судя по всему, вирус диссидентства на тебя тоже повлиял. Чего же тогда не перевёз родных в тот же Израиль? Сейчас границы открыты.
Валера замолчал, отвернув голову в сторону.
— Пробовал пару лет назад, когда «перестройка» началась. Никому это не надо. Родину они любят. Я уж думал, когда Горбачёв затеял все эти реформы и у родных в головах наведётся порядок.
Гаврюк отложил в сторону наручники и продолжил восхвалять новые процессы в стране.
— Перестройка остановила поток лжи, льющийся с экранов телевизоров и через все средства массовой информации. Она дала возможность свободного выезда. Теперь не нужно бегать в райком партии за разрешением на туристическую путёвку. И главное, создала политическую активность, гражданское достоинство людей. Теперь их голоса, волеизъявление действительно имеют значение.
— Про Макдональдс забыл и джинсы на каждом шагу, — заметил я. — А также сокращение армии, промышленности, обнищание населения и, возможный распад СССР.
Валера умолк. Услышав мои слова, он стал серьёзным. Похоже, за всеми сладкими речами об изменениях в стране, он забыл о возможности эту страну потерять.
— Этого не будет. Советский Союз не может рухнуть.
— Ты даже себе не представляешь, насколько он к этому близок, — ответил я, встал и пошёл к двери.
— Подожди, — остановил меня Валера.
Я повернулся к нему и посмотрел в глаза. Похоже, есть ещё у нас что-то общее. Но не могу я не помнить людей, погибших от его руки.
— Ты должен меня понять…
— Не могу. Ты людей убил, которые с нами делили один бетон. Отправляли и ждали тебя из полёта. Наши братья по крылу. Их нет, а ты теперь сидишь и рассуждаешь о политике.
— Я никого не убивал. О чём ты говоришь?
Открыл дверь и позвал Тадича с его бойцами. Достаточно на сегодня слушать бредни.
Виталик ждал меня в конце коридора. Стоял и смотрел на плакат с конструкцией МиГ-29 на сербском языке.
— А закончил бы я с тобой училище, летал бы на таком. Знал бы каждую заклёпку. Каково это вообще каждый раз подниматься в небо?
— Ты чего делаешь, Виталь? Зачем он нам? Лётчиков не нашёл во всём Союзе?
— Таких, которые являются мёртвыми для всех, нет. Ты зря так про смерть тех людей ему высказал…
Ну ещё бы Казанов прослушку не поставил. Я снял куртку и осмотрел карманы.
— Куда микрофон зашил?
— В куртке ничего нет. В той комнате местная прослушка стоит.